Булёмина любовь. Игорь Кожухов

лениво сползающей в тарелку, чуть лохматые и ровные, как один, грузди! По другую сторону, уже в небольшой, немного меньше половины тазика, железной тарелке – красивые, чуть пупырчатые, огурцы с прилипшими к ним листьями смородины и хрена. И на них же наложенные, в полкулака, ровные, тёмно-розовые, наполненные соком помидоры. На широкой деревянной доске толсто, в два пальца, нарезанное сало с мясной, в полсантиметра, полоской, с каплями подвальных слёз. В плетеной старинной соломенной вазочке, с одной стороны – полумесяцы черного, с другой – кубики белого хлеба. Около сала ровная половинка луковицы. Завершала картину запотевшая бутылка водки с содранной этикеткой.

      Парень сглотнул слюну и спросил, совершенно без интереса:

      – Послушай, деда, а что, свежего-то ничего нет? У тебя же полный огород всего.

      Дед, махнув рукой, с обидой спросил:

      – А это кому? Да и кто водку свежим закусывает, это что, квас на хрену?

      Артём, понимая, насколько хозяин прав, уже пристраивался на высокий стул. Дед сел напротив. Он внимательно, чуть прищурив глаза, посмотрел на гостя и непонятно спросил:

      – По половину? – и, увидев в глазах вопрос, улыбнувшись, показал на стакан.

      Артём с готовностью согласился, накладывая парящий картофель и давя его ложкой, пытаясь размешать со сметаной. Но не тут-то было! Сметана, как кусок белого масла, прочно держалась на ложке, немного стекая на горячий картофель.

      – Ты не мешай, ешь вприкус.

      Дед подал полстакана водки и, приподняв свой стакан над столом, просто сказал:

      – С лёгким паром! – не закрывая глаз, неторопливо выпил и, уколов вилкой лохматый груздь, откусил меньше половины.

      Артём тоже выпил. Не по-мальчишески, бравируя и хыкнув, залпом, а стараясь неторопливо, как бы с толком. Непривычный для него алкоголь обжёг гортань и сразу желудок, поэтому стал быстро есть. Сочетание горячего картофеля, вкуснейшей, хрустящей на все лады солонины, холодного ароматного сала и вдобавок совсем не кислой, а масляной сметаны, вызывало вполне определённый, обоснованный восторг. Парень ел всё подряд, повинуясь только зрению.

      Наконец, сбив первый азарт голода и запив немного рассолом, поднял глаза на деда. Он внимательно смотрел и по-хорошему изрёк:

      – Молодец.

      Налил ещё по половине гранёных и опять, подняв над столом, сказал:

      – За жисть!

      Кивнув, уже не смотря на него, Артём выпил, непроизвольно передёрнувшись, как от холода.

      Теперь он уже ел со вкусом. Например, огурец, надкушенный чуть не наполовину, заполнял рот терпко-солёной свежестью, а опухший помидор, легонько надкушенный сбоку – сладковато-кисловатой пряностью с чуть бьющей в нос горчинкой.

      Дед ел мало и улыбался, радуясь аппетиту гостя. Артём, оторвавшись от еды, откинулся на спинку стула.

      – Знаешь, дедусь, вот сейчас понимаю, насколько вы счастливее здесь, со своей настоящей едой, которую делаете сами, с совершенно нерешаемыми трудностями, которые решаете, с болезнями почти неизлечимыми,