Спасение Европы. Николай Николаевич Максимов

– с тяжелыми для коней. Среди амазярок выделялась одна в прозрачно-алой накидке. Это была Аюна. Одевалась она в бою так по совету брата, чтобы ее подруги постоянно видели, где их командир.

      В какой-то момент к Субэдэю сумел приблизиться Джэбэ. Сам он еле держался в седле.

      – Ты ранен? – громко спросил у него Субэдэй.

      – Да. Но не о том сейчас речь, – ответил нойон. – Бахадур, что станем делать?! Мы тут не победители…

      Договорить им не дали. Нежданно откуда-то появились женщины-лучники и стали жалить их охрану стрелами. В какой-то момент перед глазами Субэдэя мелькнуло что-то красное. Будто появилось видение из его сна. Отбившись мечом от подлетавшей к нему стрелы, бахадур еще раз мельком глянул в сторону, где, как ему показалось, мелькнуло это алое нечто. Нет, ничего такого он там не увидел. Да разве о том сейчас должны быть мысли! Он, пробиваясь с боем, опять приблизился к Джэбэ, который явно еле держался в седле.

      – Собери свой кэшик! – приказал ему Субэдэй. – Объединим его с моей охраной и будем прорываться. И да, ты видел Кукуджу?

      – Он со своим минганом осаждает болгарскую крепость. Прикажешь прорываться туда, чтобы спасти его?

      – Нет, нам это не удастся, – возразил бахадур. – Спаси его, Всевышний.

      Ни о судьбе сына, ни о судьбе своей армии он больше не сказал ни слова. Джэбэ и спрашивать не стал. Все ясно и так.

      Гвардейцы, вооруженные, помимо прочего, удлиненными копьями с крючьями для стаскивания всадника-противника с седла, не подпускали болгар к группе высокопоставленных офицеров и медленно двигались к периметру окружения. Хан Ильхам поздно заметил их маневр и не смог воспрепятствовать этому. Да и как тут уследишь за всем боем, как узнаешь, где находится командование армии противника. Тем более что начали спускаться сумерки… И вот Субэдэй, Джэбэ и другие высокопоставленные монгольские офицеры в сопровождении гвардейцев вырвались-таки из окружения и помчались в степь куда глаза глядят. Болгары, подумав, что это вырвалась случайная группа, не стали гнаться за нею, решив не распылять силы.

      * * *

      Незаметно спустились сумерки. На этом фоне поле битвы выглядело как нечто потустороннее, как мир неживых людей. Кругом, насколько мог охватить пространство человеческий глаз, лежали мертвые в самых невообразимых позах, с искаженными от ужаса и боли лицами. В телах многих торчали пронзившие их копья, пики, стрелы. У некоторых не было головы, рук, ног. Они, отрубленные мечом, саблей, топором, валялись где-то рядом как немой укор хозяевам, не сумевшим их сохранить. Только к чему теперь такой укор? А кое-где средь этого месива нет-нет да и шевельнется, а то и застонет кто-то, еще не отдавший богу душу. Средь этой жути ходят команды болгар, собирая своих погибших и раненых. Их, к счастью, не так много по сравнению с поверженными монголами, но, к несчастью, все же и немало. Погибших похоронят сегодня же, для них уже копают могилы. Таков обычай. Раненых перевяжут, попробуют вылечить. А тела врагов останутся до завтра,