Очень храбрый человек. Луиза Пенни

темные, теперь почти полностью поседели. Цвет лица у него был как у человека, который много часов проводил в бескрайних полях, во влажных лесах, по колено в снегу, разглядывая трупы. И преследуя тех, кто сделал это.

      Он выглядел как человек, который многие годы нес на своих плечах тяжелый груз ответственности. Которому приходилось делать жестокий выбор.

      Морщины на его лице говорили о решительном характере. Об умении сосредоточиваться. О заботах, растянувшихся на годы. И о скорбях. Растянувшихся на десятилетия.

      Но под взглядами агентов на этом лице появилась улыбка, и они увидели, что самые глубокие из его морщин – в уголках глаз.

      Морщинки смеха. Выраженные гораздо ярче, чем те, что были порождены заботами и болью. Хотя все они встречались, перемешивались, пересекались.

      А еще был безошибочно узнаваемый шрам на виске. Как визитная карточка. Отметина, делавшая его непохожим на других. Шрам пересекал морщины забот и смеха. И за ним стояла отдельная история.

      Вот что увидели более молодые агенты.

      Для ветеранов все было иначе. Они не столько видели, сколько чувствовали.

      Наступило молчание, когда Арман Гамаш остановился на пороге, глядя на них, заглядывая им в глаза, внезапно увлажнявшиеся.

      Агенты, собравшиеся в зале, даже не думали, что он вернется. Во всяком случае, не в Квебекскую полицию и уж точно не в отдел по расследованию убийств. Этот пожилой полицейский, с которым они работали бок о бок долгие годы. Который был их наставником. Учил их ловить убийц. И не потерять себя в процессе. Учил, как быть прекрасными полицейскими и такими же хорошими людьми.

      В начале их работы в отделе он выходил с каждым из них на неспешную прогулку и рассказывал о четырех принципах, ведущих к мудрости.

      И больше никогда их не повторял.

      «Я ошибался». «Я прошу прощения». «Я не знаю». «Мне нужна помощь».

      Они в бессилии наблюдали за тем, как Гамаша отстранили от работы. А потом отшвырнули в сторону.

      Но сегодня он вернулся. К ним.

      Он всегда носил костюм и галстук, крахмальную белую рубашку. И сегодня не изменил себе. Он одевался так, даже когда работал в поле. В знак уважения к жертве и семье. И как символ порядка перед лицом грозившего им хаоса.

      Казалось, он не изменился. Но все понимали: это только на первый взгляд. Кто знает, что происходит у него внутри?

      Гамаш вошел в конференц-зал:

      – Bonjour.

      – Bonjour, patron, – раздалось в ответ.

      Он кивнул, отвечая на отдание чести и одновременно давая понять, что в этом нет необходимости.

      – Суперинтендант, не ожидал вас здесь увидеть.

      Он протянул руку Изабель Лакост, и они обменялись рукопожатием. Приветствием гораздо более формальным, чем те, какими они обменивались, когда она с семьей приезжала к Гамашам в Три Сосны.

      – Я была тут неподалеку, – сказала она.

      – Понятно. – Гамаш скользнул взглядом по настенным часам. – Твоя первая встреча сегодня через полчаса, кажется?

      Изабель Лакост улыбнулась. Он знал. Разумеется, он знал. У нее сегодня должно было состояться несколько