Охота на охотника. Карина Демина

хоть какие-то черты. Голос и тот будто бы меняется.

      Высокая? Низкая?

      Цвет волос, цвет глаз, все ускользает, будто бы Димитрий смотрит на нее сквозь закопченное стекло. Морок? Определенно.

      – Мы были близки, как сестры… ближе, чем иные сестры…

      Стешка давеча скандал закатила, что у Элизы платья лучше. Так ей из Арсинора привезли, по последней моде. Ветрицкий мерки отвез Ламановой, заказал гардероб для будущей жены. И сердце сжалось болезненно…

      – Я ей говорила, что опасно доверять этому проходимцу… Откуда он взялся? Появился вдруг, вскружил голову, уверил, что они будут вместе до конца жизни. Женское сердце слабо, сама знаешь…

      И Элиза кивает.

      Знает.

      А еще болит оно, ноет.

      – Она прошла с ним через многое. Она стала верной подругой. Была ранена, защищая его. Выжила, несмотря ни на что… А он ее удавил.

      – Почему?

      Катарина пожала плечами:

      – Надоела… Видишь ли, дорогая, мужчины не склонны ценить самоотверженных женщин. Она узнала о нем кое-что нелицеприятное. В последнем своем письме она говорила, что пребывает в сомнениях, что любовь в ней борется с чувством долга. Полагаю, он помогал смутьянам, представляясь верным сторонником короны…

      – Это…

      – Предательство. Да, но, возможно, она готова была бы принять его и таким – что поделаешь, любовь ослепляет…

      Димитрий согласился.

      Еще как ослепляет, а уж приправленная изрядной толикой воздействия, вообще способна сделать влюбленного слепым, глухим и неспособным думать.

      Девочку было жаль.

      Немного.

      – Полагаю, она попыталась воззвать к его совести, за что и поплатилась. Мне стоило немалых усилий выяснить ее судьбу. И да, я пришла в ужас, я желала не мести, но справедливости…

      – И почему?

      – Потому что к тому времени Стрежницкий успел прославиться. Как же, герой… о нем говорили как о человеке самоотверженном, подающем пример слабым. И тут я. Кто бы поверил мне? Тому несчастному письму, в котором и доказательств не было, одни лишь намеки.

      Теперь голос звучал ровно, а речь была тиха, убаюкивающа. И Элиза поддалась ей, она прикрыла глаза, почти засыпая.

      – Ничего, деточка, я так ждала, мы все ждали… И время пришло. Ты ведь поможешь мне? Мы восстановим справедливость…

      От памяти почти ничего не осталось.

      Верно, время выходит, ведь мертвое должно остаться мертвым. А потому Димитрий торопится. Он листает дни, прослушивая беседы, которые сводятся к одному: девочку учили ненавидеть.

      Воплощение зла. Подлец. Соблазнитель женщин. Бретер, вызывающий на бой лишь тех, кто заведомо слабее. Убийца на службе короне.

      Как узнали?

      Димитрий спросит. Позже.

      – Скоро уже… – Катарина стала ближе, чем родные, и, пожалуй, лишь она одна понимала всю боль юной души.

      Конечно, понимала. Она и не давала этой ране зарасти, наслаивая на одни чувства другие. Это ведь просто – разжечь интерес до влюбленности, а ее выставить