Искупление кровью. Карин Жибель

идет вразрез с…

      – Регламентом? Нужна вам лишняя бумажная волокита, Моника? У вас мало работы?

      Моника перестала протестовать, зато вступила Жюстина:

      – Вчера Марианна отказалась от прогулки. И сегодня тоже не вышла…

      – Это ее право, – бесстрастно заметил шеф.

      – Она не смогла пойти на прогулку потому, что не держится на ногах! Я хотела отвести ее в санчасть, но она отказалась.

      – Значит, ей это не нужно… Прекрасный кофе! Вы его приготовили, Моника? По-настоящему вкусный. Мои поздравления! А мадам Оберже?

      – Еще жива, – отвечала Дельбек. – Она тоже отказалась выйти во двор. И… женщины в курсе насчет нее… За что ее посадили.

      – Уже? – изумился шеф. – Быстро же разлетаются новости в нашем тесном мирке!

      – Думаю, это Соланж проболталась, – сказала Жюстина.

      – Почему сразу Соланж? – возмутилась Моника. – Любая заключенная могла узнать ее по фотографии в газете или даже увидеть по телевизору!

      – Не важно, – заключил Даниэль. – Если она решится выйти во двор, следует глаз с нее не спускать. То же самое – в душевой. Усиленный надзор…

      – Почему бы не прибегнуть к одиночному заключению? – спросила Моника, с облегчением проглотив последнюю ложку супа для похудания.

      – Доктора говорят, она не вынесет изоляции, – объяснил шеф. – Склонна к самоубийству…

      – Отдать ее на съедение во дворе – все равно что самоубийство. – Жюстина упрямо настаивала на своем.

      – Я это прекрасно знаю, – согласился Даниэль. – Но у нас нет выбора! Хоть Марианна усвоила, что не должна ее трогать: уже хорошо.

      – Она не в том состоянии, чтобы кого-то трогать! – снова пошла в наступление Жюстина. – Но когда к ней вернутся силы… Если когда-нибудь вернутся…

      Даниэль поставил чашку в раковину с такой силой, что от нее откололся кусочек.

      – Что ты такое плетешь! Она вовсе не умирает, насколько мне известно! Она даже неплохо себя чувствовала, когда я ее привел в камеру.

      – Кстати, я ждала до восьми вечера, а вы так и не поднялись, – продолжила надзирательница, будто что-то заподозрив. – Это почему?

      – Ей нужно было излить душу.

      – Тебе?

      – Да, мне! И я выслушал ее, не пожалел времени… Видишь, не такое уж я чудовище!

      Жюстина вдруг почувствовала себя обездоленной. Обычно девушка ей изливала душу.

      – Но все же ты ее отделал как следует.

      – Сразу видно, что ты никогда не дралась с Марианной!

      – Когда ее вели в карцер, она была в наручниках.

      Даниэль уселся. Беседа явно начинала его тяготить. Он закурил. Моника поспешно открыла окно и закашлялась, для проформы.

      – Я их снял, когда ты ушла. Намеревался поговорить с ней, но она на меня набросилась.

      – Не верю ни единому слову! – вскричала Жюстина.

      – А синяк на моей физиономии? Как, по-твоему, она мне поставила его? Ведь не со скованными за спиной руками!

      – Безумие – снимать с нее наручники, когда она в таком состоянии! Нужно было дать ей угомониться…

      – Ты еще будешь меня учить