На Верхней Масловке (сборник). Дина Рубина

вниз ступеньку.

      – Да, голубчик, не мельтешитесь под ногами, – добродушно заметила старуха, помешивая в стакане ложкой. – Александр сколочен неплохо, ему полезны физические упражнения.

      Наконец, ступень за ступенью, Саша сполз по стремянке. Это выглядело отработанным цирковым номером. Свалив в угол бюст Добролюбова, он упал на стул и, закинув голову, минуты три шумно отдувался.

      – Ноги дрожат, – пробормотал он слабым голосом.

      – Молодец, – старуха с удовлетворением посматривала на освободившиеся антресоли. – А теперь неплохо бы закинуть туда вон ту обнаженную.

      – Нет уж, спасибо! – возмутился Саша.

      – Да она вдвое легче, ей-богу!

      – Пусть Петя ставит!

      – Что ты заладил: «Петя, Петя!» Петр Авдеевич отважен, как корабельная крыса… А ты моя надежа и опора, хоть и болван порядочный.

      – Знаете что!

      «А ведь можно было и не заходить сюда, – подумала Нина, слушая их перебранку, – отдала деньги, и ладно…»

      Она уже собиралась встать и уйти, но неожиданно это сделал Саша. Нина даже прослушала, какая именно реплика старухи вывела его из себя окончательно.

      Массивный, с вспотевшим взволнованным лицом, Саша вскочил и, топая, бросился мимо Нины к дверям, на ходу бормоча что-то отрывистое, вроде «невыносимо… кто угодно… всякому терпению…».

      В коридоре он рванул с гвоздя пальто, так что затрещало, и захлопали двери – сначала коридорная, потом входная, потом все затихло, и тогда стало слышно, как в ванной льется вода и насвистывает Петя.

      Нина молчала.

      Анна Борисовна потянулась к чайнику и, наливая себе чай, сказала с явным удовольствием:

      – Сашка – нежнейшая душа. Не смотрите, что рожа совершенно кирпичная.

      Нина, которой Сашино лицо вовсе не показалось кирпичной рожей, сухо заметила:

      – Мне кажется, он оскорблен и не придет больше.

      – Чепуха! – весело отозвалась старуха. – Завтра и придет… Извиняться не будет, врать не стану, он дурно воспитан. Сделает вид, что забежал на минуту – поднять на антресоли обнаженную. Потом останется чай пить и альбомы смотреть и уйдет во втором часу ночи… Он меня жалеет, он большой добряк… Мои друзья вообще стесняются воздать мне должное за все обиды, – продолжала она со смешком. – Вероятно, им кажется, что старуха вот-вот скопытится, и тогда будет страшно неловко. – Она лукаво сверкнула черными живыми глазами. – А у меня как раз планы пожить еще чуток… лет эдак… десять! Как вы посмотрите на старую стерву?

      Нина вежливо отмолчалась, не зная, что на это ответить. В мастерскую заглянул Петя – все с мокрыми руками, упаренный. Видимо, он почувствовал некоторое напряжение и насторожился:

      – А где Саша?

      – Умчался, – невозмутимо ответила Анна Борисовна. – Дела у него. Должно быть, амурные.

      Волновался так, что лыка не вязал… А ты что, еще не все лохани перемыл?

      – Там кое-что прополоснуть осталось… Похоже, переступив порог мастерской, он становился хмуро-величавым, во всяком случае, от коридорной его суетливости