Святые Полуночники. Макс Бодягин

зачехлённой глевией, как вертолет лопастями, чтобы пробиться наружу. Он умудрился перебить немало стоп и колен этим лощёным хамам в сияющих доспехах, пока его не жахнули эфироновым разрядом сзади. Он беспомощно упал на колени, цепляясь за глевию, как за спасительный канат, но его жахнули снова и всё тело скукожило болезненной судорогой, будто бы невидимый великан выжимал Кромма как большое мокрое полотенце. Он задохнулся и, когда Номики приблизился, вцепился ему в ремень, вскарабкался по нему, как по дереву, и еле слышно прошептал в лицо: позавчера я привёз сюда арестанта. Спроси об этом, тюремщики в Яме подтвердят, что я действительно верховный кат. Номики, ты кажешься разумным человеком, ну же. Отведи меня к охране Ямы. Прошу.

      Ты побил многих наших, сурово ответил Номики. Кромм устало улыбнулся, изо всех сил пытаясь быть милым: да, но трупоедов я не бил, а убивал, посмотри, сколько их тут валяется. Эй, не трогайте его, раздался взрослый голос и под свет факелов вышел сухощавый мужчина за тридцать с прозрачными холодными глазами. Я стоял на стене, командуя стрелками, и видел, как он сражается. Номики застонал так, будто у него болит зуб: Мейтон, ты почти не опоздал. Кромм развернулся к пришельцу всем корпусом и заорал: эй, Мейтон, дружище, я же тебя помню. А ты помнишь меня? Я же позавчера при тебе кану Кастору преступника отдавал, помнишь?

      Мейтон отобрал у ближайшего гоплита факел, посветил в лицо Кромму и без особого радушия ответил: да, видел. По толпе прокатился вздох разочарования. У разогретых битвой мужчин отобрали новую игрушку. Мейтон развернулся к Номики и Кромм заметил, что они очень похожи. Костистый длинный нос, нависающий над тонкой верхней губой, большие жёсткие уши, впечатанные в череп как два топорика, мощные подбородки. Только Мейтон выглядел поизящнее и постарше, а Номики длинными руками походил на гиббона и был помощнее. Проводи его туда, где он живёт, а я посмотрю, как там отец в этой суматохе, приказным тоном бросил Мейтон, слегка поклонился и растворился в темноте, крича: всем вернуться в стратон, привести себя в порядок и подсчитать потери.

      А ты почему без шлема, спросил Кромм, указывая пальцем на блестящую лысину Номики. Потому что я не гоплит, как и брат. Он тоже не гоплит, ответил Номики. Тогда почему они вас слушаются, допытывался Кромм. Номики хмыкнул: потому что наш отец – кан Кинней, которому принадлежит здесь всё. Он держит всю Энподию за яйца, поворачивает её, как хочет и имеет во все дыры. Вот, почему.

      Кромм всмотрелся в его лицо. Ему показалось, что на губах Номики всегда играет осторожная полуулыбка, то ли снисходительная, то ли насмешливая, глаза же, при этом, оставались холодными, как у снайпера, выцеливающего жертву. И ещё он был здоровенным, голова по сравнению с перекачанной шеей казалась совсем маленькой, как у динозавра. Ты наверняка живёшь в «Солнечной нимфее», снова странно улыбнулся Номики: давай-ка я доведу тебя до самых дверей, а то мало ли кто может к тебе полезть.