Малахов курган. Сергей Тимофеевич Григорьев

же вы, сестры, кинули маленького? Знала бы – не пустила… – ворчала Анна.

      – Да кому твое золото нужно, маменька? Куда он денется? Все он «маленький» да «маленький»! Пора ему и большим быть… Да вот он сам, Венька! – крикнула Маринка, замахиваясь на Веню.

      Веня, уклоняясь от удара, ловко присел, и размашистый удар Маринки пришелся по косяку.

      Она завизжала от боли, подула на пальцы ушибленной руки и рассмеялась.

      – Куда бегал? Гляди, он весь в смоле измазался… Руки-то все черные.

      – Это мы, между прочим, блокшив[70] к стенке подтягивали. Мы там, брат, не баловались. Теперь делов на всех хватит! Только руки давай!

      – Вот батенька придет – он тебе дела пропишет!

      – А батенька и совсем нынче не придет: велел сказать, чтоб мы без него поужинали. Он в штабе ночевать останется.

      – Да где ты его видал?

      – В штабе видал. На Графской пристани видал. На Северной видал. На «Трех святителях» видал, на Деловом дворе видал…

      – Эка тебя носило! – упрекнула мать. – Везде успел побывать.

      – Это не меня, а батеньку носило! Я к нему примазался. Да я не один, еще со мной был Митька.

      – Чей это Митька?

      – «Чей, чей»! Михайлова, механического офицера с «Владимира», сын. Я и Тришку видал. Машину он мне показал. Вот чудеса-то, милые сестрицы!

      – А Михайлу тоже видал?

      – А то нет! Мы с батенькой к нему нарочно на корабль ездили.

      Сестры, слушая младшего брата, переглядывались с матерью и меж собой улыбались – все разные, но улыбались они одинаково, и улыбка их роднила. Вечерний тихий свет размыл и сгладил морщины на лице Анны, и она казалась не матерью, а старшей сестрой Маринки. Суровое лицо Хони стало мягким, и даже ее тонкий нос с горбинкой, за что Веня ее прозвал «ястребинкой», сделался похожим на «чекушку» Маринки. Червонно-золотые косы Ольги в сумерках не отличишь от черной косы Наташи. И у всех одинаковые с матерью темные, как вишни, глаза, а днем у Маринки и матери глаза голубые…

      – Расскажи, Веня, всё-всё, что видал, по порядку, – просит Наташа.

      – А крестного видел в штабе? – спрашивает тихо Хоня.

      – А то нет!

      – Все расскажи, что видал. А чего не видал, соври, – прибавила Ольга.

      – А Погребова не видал? Я знаю, не видал. Врешь! – заторопилась Маринка.

      Веня лукаво посмотрел на Маринку, подмигнул матери, погладил себя по животу и, скорчив кислую рожу, сказал:

      – До чего есть хочется! Кишки будто на палку навертывают…

      – Чего ж мы, девушки, всамделе?! – обратилась мать к дочерям, словно ровесница к подругам. – Надо молодца накормить. Хоня, давай ужинать.

      – Да! Его кашей накормишь – он уснет, ничего и не расскажет, – сердито молвила Маринка.

      – Про всех расскажу. И про кого тебе надо – не забуду!

      Кукушка

      После ужина Анна сказала:

      – Посумерничаем[71], девушки! Давайте-ка на двор под березу скамейку. Веня нам все расскажет, чего видел, чего нет.

      – Вот еще,

70

Блокшив – расснащенный, ветхий корабль, поставленный в гавани, служащий складом или казармой.

71

Сумерничать – сидеть без огня в сумерках.