Малахов курган. Сергей Тимофеевич Григорьев

с гвоздя ключ и выбежала в сенцы. Слышно было, что она гремит в чулане железом.

      – О це дивчина! – воскликнул Мокроусенко, крякнув. – Я думаю так, что ее из шестипудовой мортиры выстрелило!

      Ольга вернулась в комнату, под мышкой у ней – связанные мешки, в одной руке конское ведро и деревянная лопата, в другой – железный заступ.

      – Что же вы не собираетесь?

      – Да куда, объясни ты толком! – прикрикнула на Ольгу мать. – Зачем батенькины сапоги обула?

      Все посмотрели на ноги Ольги: она в чулане успела переобуться в парадные морские сапоги отца с рыжими голенищами и черными головками.

      – Да вы и всамделе не слыхали, что ли, или шуткуете? Весь народ за Пересыпь на гору сгоняют. Весь город бежит…

      – Что же это, Мать Пресвятая? Зачем? – спросила, накрыв свою работу ветошкой[65], Наташа.

      Она встала, метнулась к двери, к вешалке, схватила кофту и дрожащими пальцами уже застегивала пуговицы.

      – Аврал объявили по городу: крепость строить, вал насыпать. Веня, идем, бери лопату! – сказала Ольга.

      – Ура! – закричал Веня, выхватив у Ольги лопату.

      Он вскинул ее, как ружье на изготовку, ударил ею в дверь и, прихрамывая «в три ножки», выбежал во двор. За ним побежала, гремя ведрами, Ольга, за ней, в чем была, Марина.

      – Куда вы маленького тащите? – кричала вслед дочерям мать, выбегая за калитку на улицу. – Он весь мокрый! Венька! Тебе говорю, вернись!

      Веня припустился что было сил и перестал прихрамывать. Ольга на бегу отмахнулась от матери.

      Анна вернулась во двор. Хоня поднимала с земли сброшенное вихрем белье и, встряхивая, снова вешала на веревки.

      – Али и нам идти, Хоня? – спросила нерешительно Анна.

      – Без нас народу хватит! – сердито ответила дочь. – На всех лопат не напасешься. Будут стоять без дела да лясы точить… Благо дождь перестал.

      – И то! – согласилась Анна, уходя в дом.

      Наташа, сняв кофту, повесила ее на гвоздик, перевязала перед зеркалом свой белый платочек и села за работу.

      Мокроусенко сидел на скамье, опустив голову. Он счастливо улыбался, о чем-то размышляя.

      – Ты чего расселся, Тарас?! – крикнула Анна. – Или у тебя дела нет?

      – Верно изволите говорить, Анна Степановна. Теперь всем дело будет. Ой и дочка у вас, Анна Степановна, – огонь!

      – Да уж, хватишь с ней и горя и радости. Поди ты с глаз моих долой, Тарас Григорьевич!

      – «Беги, Тарас, от наших глаз!» Что ж, мы и пойдем. У нас дело есть. Бывайте здоровеньки!

      «Девичий бастион»

      К вечеру ветер над Севастополем утих, сделалось тепло и мирно. Небо очистилось. Дождем прибило пыль, и солнце садилось в море светлое и золотое, словно утром. Лимонно-желтая заря долго не гасла. Молодой месяц незаметно крался днем за солнцем, а когда оно зашло, пролил над горами и морем весь свой свет. Над Севастополем опустились серебряные сумерки. Вечер вышел похожим на летний. По-летнему жарко застрекотали при лунном сиянии кузнечики по холмам. Не успели умолкнуть в доках[66] молоты кузнецов и котельщиков, как им на смену и в лад заквакали лягушки в камышах на Черной речке

65

Ветошка – старый лоскут, тряпка.

66

Док – портовое сооружение для ремонта судов или для их постройки.