Чудак на холме. Лев Юрьевич Альтмарк

с корточек и произносит глуховатым скрипучим голосом:

      – Ну вот, хоть один нормальный человек пришёл, с которым можно разговаривать! Вы, сударь, наверное, представляете ту организацию, с которой у нас была предварительная договорённость?

      Омельченко пытается что-то сказать, но я его останавливаю:

      – Подождите, пожалуйста… Во-первых, уважаемый, представьтесь, чтобы я знал, как к вам обращаться.

      Омельченко изумленно глядит на меня, но я подмигиваю, чтобы ничему не удивлялся.

      – Разве вам не известно моё имя? – усмехается Павлов. – Меня зовут Петром Аркадьевичем. Фамилия – Столыпин. Этот господин мне не верит, – он указывает пальцем на Омельченко, – да ему это и не положено по чину. А вы – если вы, конечно, тот, о ком я подумал, – должны прекрасно знать, что я буду в ином обличье, и не задавать лишних вопросов…

      Не очень хорошо понимаю, о чём он говорит, но решаюсь пойти ва-банк. Такое иногда проходит.

      – Потому-то мы и здесь, Пётр Аркадьевич. Я в курсе дел, мне обо всём рассказывал профессор Гольдберг. Вы же с ним знакомы?

      Мужчина закладывает руки за спину и принимается неторопливо расхаживать из угла в угол. Потом останавливается в двух шагах от нас и тычет меня пальцем в грудь:

      – У нас была договорённость с вашим посланником, а о профессоре Гольдберге я только наслышан, – он криво усмехается и прибавляет: – Этакий новоявленный Харон, который перевозит души на своей лодке через Лету туда и теперь уже обратно… Лично знать профессора Гольдберга не имел чести. Но разве это что-то меняет? Нам нужно поскорее выбраться из жуткого каземата, и я не понимаю, чего мы ещё ждём? У вас должны быть чёткие указания на этот счёт.

      Омельченко всё время пытается что-то сказать, но я прошу его:

      – Оставьте нас, пожалуйста, наедине. Нам нужно побеседовать, – а «Столыпину» поясняю: – Этот господин пока не в курсе наших дел, поэтому так и поступает.

      Омельченко, не говоря ни слова, выходит из палаты, и я слышу, как в замке проворачивается ключ. Присаживаюсь на край кровати и лезу в карман за сигаретами.

      – Курите? – интересуюсь у «Столыпина».

      Он недоверчиво косится на пачку «Мальборо», протянутую ему, и спрашивает:

      – А что это? Табак? Нет, не курю…

      Всё выглядит так, словно он даже понятия не имеет, что такое сигареты. Если передо мной артист, то довольно искусный.

      – Итак, давайте побеседуем, – закуриваю и гляжу на него в упор. – Вас зовут Петром Аркадьевичем Столыпиным. Верно?

      – Да, – мужчина нервно мотает головой и снова принимается расхаживать из угла в угол. – Сколько ещё вам можно твердить? Или вы не тот, за кого себя выдаёте?

      – Я себя ни за кого не выдаю… А как вы можете доказать… ну, что вы – именно вы?

      – Ничего никому я доказывать не собираюсь! Мне было предложено вернуться в этот мир и поселиться в теле молодого человека по имени… – он слегка морщится, – Павлов Евгений Максимович. Замечу, что никакого