Быть войне! Русы против гуннов. Максим Кисляков

прочь, в стороны брызнула прелая листва.

      Йошт вздохнул, покачал головой. Присел, ощупывая ногу. Клыки не достали, правда, пострадали портки: выдран приличный кусок, виднеется бледная кожа.

      – Вот зараза! – зло бросил он. – Всю штанину располосовал, гад!

      Венед жадно оглядывает трепольскую площадь. Бурлящий вчера рынок пуст, лишь пара торговцев неторопливо раскладывает товар, отроки, сгибаясь под тяжестью тюков, разгружают повозки. Но самое страшное – ни повозки синьского купца, ни его чудаковатых воинов поблизости нет.

      «Опоздал! – обреченно подумал Йошт. – Может, кто из дружины здесь… Ладно уж, пусть секут!»

      Рыжеволосый карпенец врывается в корчму, едва не сшиб остриженного под горшок отрока с подносом, походя перевернул лавку. Но и там ни души, лишь корчмарь заботливо протирает стойку перед собой, весело посвистывает.

      Йошт, чертыхаясь, выскочил на застланную досками улицу, со всех ног бросился к воротам и тут же налетел на зазевавшегося прохожего. Мужичонка упал, корзинка вырвалась из рук, из нее порхнула курица, закудахтала, перья полетели в разные стороны.

      – Эй, не шали! – крикнул в спину Йошту мужичонка, грозя кулаком.

      Йошт выбежал из ворот, лицо приятно обдает свежестью, дышит неровно, вглядывается вдаль. С каждым ударом сердца на душе становилось все гаже и гаже – купеческого каравана нет! Стон разочарования вырвался из его уст, искоса бросил взор на привратников. Те и бровью не повели, стоят истуканами, наверное, и впрямь из камня вытесаны.

      Венед подскочил к одному из стоящих поблизости стражников.

      – Вы… это… прошу прощения, но вы… не видели… караван купецкий не видели? – захлебывающимся голосом выпалил Йошт одному из воинов, что застыли у ворот. Тот коротко взглянул на него равнодушным взглядом и продолжил смотреть куда-то вдаль.

      – Не видели караван… торговый такой, там еще жирный купчина сидел, рожа – во, – венед картинно раздул щеки, – точно переспелая тыква.

      Стражник не повел и ухом, Йошт не унимается:

      – Ну караван, лошади, повозки и это… много воинов… десятка три, наверное.

      Воин не смотрит на него, стоит и по-прежнему молчит как в рот воды набрал, лишь рифленые желваки играют на скулах. Йошт от обиды аж притопывает, глаза блестят то ли от солнца, а может, от другого.

      – Да не ответит он тебе, – бросил рокочущим, будто медведь, голосом второй воин. – Немой он. А караван твой ушел еще до восхода солнца. Мы как раз сменялись, когда услышали рожок.

      Йошт от слез в глазах ничего не видит перед собой, отчаяние железной пятерней сдавливает горло – не вздохнуть. Он развернулся и побрел вниз, туда, где широкий тракт убегает вперед. Внизу теснятся на холмиках домишки крестьян, на земельных участках копошатся полусогнутые фигуры, руки привычно дергают сорную траву, льют воду из деревянных кадушек, орудуют мотыжками.

      – А я тебя видел вчера, запомнил, когда ты мимо шмыгнул, – бросил в спину удаляющемуся Йошту охранник. – Надо было тебя тогда взашей гнать – наверное, спас бы…