За речку. Николай Шамрин

начинаются, все номера для лейтенантов забронированы. Нет мест и не будет.

      – Да… вот это – женщина! – Женька присел на скамейку рядом со мной. – Что делать-то будем, командир?

      Я притушил сигарету и посмотрел на чистое и высокое небо:

      – Смотри, старлей, ни облачка… В Прибалтике редко так бывает, там тучу рукой достать можно. Ладно, делать нечего, не получились из нас «самые умные», все нормальные люди на пересылке живут, а мы хотели за трёшку в рай попасть. Поехали, дорогу знаешь?

      – Конечно знаю, только давай сначала на Алайский рынок заедем, продуктов купим. Мне наши «афганцы» рассказывали, что на пересылке только буфет, в котором кроме хека жаренного ничего нет. Нам по любому суток двое там загорать, борты только по утрам летают.

      Я пожал плечами:

      – Связи не вижу, между «утренними» бортами и сроком пребывания.

      Старлей слегка смущённо хмыкнул:

      – Честно говоря, я и сам себя не понял. Ну, что, пошли?

      На выходе из сквера мы увидели оранжево-жёлтую бочку с красной надписью «Морс». Я посмотрел на Женьку:

      – Попробуем? Правда мне говорили…

      Парень не дослушал:

      – Никому не верь, пока сам не попробуешь. Отличный напиток!

      Расплатившись с продавцом, мы приняли из его рук запотевшие стаканы, наполненные до самых краёв.

      – От души наливают, – я сделал большой глоток, – действительно, холодный и вкусный.

      Старлей, отпив из стакана прозрачный напиток лимонного цвета, согласно кивнул головой:

      – Здесь всегда щедро угощают, только платить не забывай. Всё спросить тебя хочу: зачем ты в сапогах-то поехал? Жарко ведь…

      Я вернул стакан узбеку и поднял баул:

      – Да, жарковато. Сам не знаю. Не привык в брюках «об землю», а к сапогам привык. Пошли?

      – Потопали…

      Трамвай остановился недалеко от высокой арки Алайского рынка. Дорога заняла чуть больше получаса, но за это время я успел сто раз раскаяться, что не прислушался к советам «бывалого» Юры Опилкина. Рубашка насквозь промокла от пота и противно прилипла к телу. Даже полностью открытые форточки вагона не создавали эффекта сквозняка. Женьке тоже пришлось несладко, но он, как и положено советскому военнослужащему, стойко переносил «все тяготы и лишения». В очередной раз оттянув галстук с воротником и подув на освободившийся участок тела, старлей мрачно изрёк: