Желтоглазые крокодилы. Катрин Панколь

достоинством.

      Она нахмурила брови и махнула рукой, словно отгоняя неприятное воспоминание.

      – Ну ладно… Что будем делать?

      – Как скажешь… Ты у нас все знаешь, вот и решай.

      Ширли тут же наметила план.

      – Спускаемся вниз, ты стоишь с пирогами, я подгоняю машину, грузимся и едем. Вызывай лифт и держи дверь.

      – А Гэри едет с нами?

      – Нет. Заболел его учитель французского. Что-то он все время болеет. Вместо того, чтобы учиться, парень валяется на диване и читает Ницше. У кого-то растут прыщавые балбесы, а у меня, видишь ли, интеллектуал! Пошли, теряем время на болтовню, move on[5]!

      Жозефина молча повиновалась.

      Через несколько минут коробки были погружены в машину, Жозефина села рядом, придерживая их рукой.

      – Взгляни на карту, – велела Ширли, – мы можем как-то объехать авеню Бланки?

      Жозефина взяла с пола план и стала его изучать.

      – До чего ты медлительная, Жози!

      – Это не я медлительная, это ты все время спешишь. Дай мне спокойно посмотреть.

      – Ты права. Хорошо, что ты со мной поехала. Я должна спасибо тебе сказать, а не рявкать на тебя.

      Вот за что я люблю эту женщину, подумала Жозефина, изучая карту. Если не права – всегда признает ошибку. Она предельно честна. Всегда и говорит, и делает то, что думает. Нет в ней ни лжи, ни фальши.

      – Ты можешь проехать по улице Артуа, повернуть на Марешаль-Жофф, а там первый поворот направо, и ты попадаешь на улицу Клеман-Маро…

      – Спасибо. Я должна была приехать туда к пяти, а тут они перезвонили и сказали, что надо быть в четыре, иначе я могу засунуть свои пироги куда мне угодно. Это важный клиент, он знает, что я буду его низкопоклонничать.

      Когда Ширли волновалась, она делала ошибки, хотя в целом ее французский был безупречен.

      – Общество издевается над людьми. Оно ворует у них время, единственную вещь, которой нет цены, которой каждый волен распоряжаться как хочет. Все устроено так, чтобы мы положили наши лучшие годы на алтарь экономики. И что же после этого нам остается, а? Годы более или менее мерзкой старости с ее вставными зубами и подгузниками! Есть в этом какая-то подлость, ну согласись!

      – Наверное, ты права, но я не знаю, как это изменить. Тогда уж нужно менять все общество. Некоторые до нас пытались, и результаты были неутешительные. Если ты пошлешь куда подальше своего клиента, он найдет себе кого-нибудь еще, а ты потеряешь рынок сбыта своих пирогов.

      – Да знаю, знаю… Я просто ворчу, потому что мне от этого легче! Выпускаю пар… А потом, можно же и помечтать.

      Их подрезал какой-то мопед, Ширли выдала длинную тираду английских проклятий.

      – Какое счастье, что Одри Хепберн разговаривала не так, как ты! Мне трудно было бы это перевести.

      – Откуда ты знаешь? Может, она порой и облегчала душу крепким словцом. Просто этого не пишут в биографии, вот и все.

      – Ну, она производит впечатление безупречно воспитанного человека. Ты обратила внимание, что все ее романы кончались замужеством?

      – Опять

5

Шевелись! (англ.)