Ангельский концерт. Светлана Климова

на полках попадались мелкие фарфоровые безделушки.

      Константин Романович ни в чем не походил на того отвязанного профа, которого я знал. Гладко выбрит, отменно постриженная сухая горбоносая голова сверкает благородной сединой, живой и проницательный взгляд из-под кустистых бровей, южный загар на лице. Картину довершали светлая домашняя куртка, брюки из легкой фланели и мягкие мокасины из оленьей замши. Хорошее здоровье, финансовый и профессиональный успех, полная уверенность в себе. То, что называется – жизнь состоялась.

      – Располагайтесь, Егор Николаевич! – профессор широким жестом распахнул передо мною двери ближайшей комнаты. – Сейчас Агния подаст чай.

      Я представился по телефону, и Галчинский, оказывается, безошибочно запомнил мое имя.

      Прежде чем перейти к делу, я искоса огляделся. Эта гостиная ни в чем не походила на логово Меллера. Хотя бы потому, что служила хозяину еще и рабочим кабинетом: у окна располагался массивный письменный стол с кожаным креслом. Среди бумаг затерялись несколько бронзовых статуэток, одна из которых – сонный Будда размером с крупную сливу – стояла на закрытом ноутбуке. Серебристый пластик и древняя черно-пепельная патина составляли странное сочетание. Картин здесь было немного – два-три пейзажа. На всех была какая-то зеленеющая степь с пригорками, покрытыми алыми каплями маков, или дальние горы в дымке. Подпись художника ничего мне не говорила.

      Я не успел открыть рот, как вплыла Агния, и пока она пристраивала на стеклянном столике между мной и профессором лаковый поднос с чайными принадлежностями, мне пришлось любоваться ее просторной спиной и мощным седалищем.

      Как только женщина удалилась, Галчинский бережно разлил напиток. Мы пригубили, как два знатока чайной церемонии, затем я отставил тонкую, словно сделанную из папиросной бумаги, чашку и брякнул напрямик:

      – Константин Романович, почему вы, узнав о пропаже принадлежащей вам картины из мастерской Кокорина, не сообщили о случившемся правоохранительным органам?

      Галчинский вопросительно вскинул брови, пожевал губами, а затем в свою очередь отставил чашку.

      – Так, – произнес он; бархатистые раскаты в его лекторском баритоне куда-то пропали. – Вот оно что… А я-то, старый дурень, ломаю голову – что от меня могло понадобиться Гуманитарному управлению… У вас есть какая-то информация?

      – Нет, – сказал я. – Да и откуда ей взяться? Следствие-то не ведется. Вы знакомы с неким Меллером?

      – Ну да, – кивнул, будто клюнул, Галчинский. – Это тот самый… Знаком – пожалуй, слишком сильно сказано. И зубы я у него лечить бы не стал. Так что же Меллер?

      – Ничего. Картина находится у него. Документы оформлены как полагается, и основательно проверять их происхождение никто не станет, потому что сам факт хищения нигде не зафиксирован. А почему?

      Профессор вздохнул и обхватил ладонями колено, сцепив пальцы в замок. Кисти у него были сильные и красивые, артрит