Американский психопат. Брет Истон Эллис

стуча каблуками, уходит на кухню.

      – Никаких сигар, мальчики, – кричит Эвелин.

      – Даже не думал, – говорит Прайс, убирая сигару обратно в карман.

      Сташ по-прежнему смотрит на суши так напряженно, что это меня раздражает. Надеясь, что до него дойдет моя ирония, я интересуюсь:

      – Опять шевелится?

      Вэнден соорудила у себя на тарелке улыбающуюся рожицу из калифорнийских роллов. Она показывает тарелку Сташу:

      – Ну как?

      – Круто, – бормочет Сташ.

      Эвелин возвращается с шербетом в розеточках Odeon и с непочатой бутылкой виски «Гленфиддих», которая так и остается неоткрытой, пока мы едим шербет.

      Кортни должна уйти рано, они с Луисом встречаются на корпоративной вечеринке в «Бедламе» – это новый клуб в центре. Вскоре уходят и Сташ с Вэнден – «зацепить» что-нибудь в СоХо. Я единственный видел, как Сташ взял с тарелки суши и сунул его в карман своей светло-зеленой кожаной куртки. Когда я сообщаю об этом Эвелин, которая ставит посуду в посудомоечную машину, она смотрит на меня с такой ненавистью, что перспектива вечернего секса становится более чем сомнительной. Но я все равно остаюсь. И Прайс тоже. Он лежит в спальне Эвелин, на ковре Aubusson конца восемнадцатого века, и пьет эспрессо из чашечки Ceraline. Я лежу на кровати Эвелин, обхватив гобеленовую подушку от Jenny В. Goode, и потягиваю «Абсолют» с клюквенным соком. Эвелин сидит за туалетным столиком и расчесывает волосы; ее великолепное тело упаковано в шелковый зелено-белый полосатый халат от Ralph Lauren; она рассматривает свое отражение в маленьком зеркале.

      – А что, никто, кроме меня, не заметил, что Сташ решил, будто его суши… – Я откашливаюсь и продолжаю: – Зверек?

      – Пожалуйста, не приглашай больше своих «богемных» друзей, – устало говорит Прайс. – Мне надоело, что за ужином я единственный, кто не разговаривает с инопланетянами.

      – Я пригласила их в первый раз, – говорит Эвелин, поглощенная своей безмятежной красотой. Она сосредоточенно рассматривает свои губы.

      – А тогда, в «Одеоне»? – бормочет Прайс.

      Интересно, а почему меня тогда не пригласили в «Одеон» на ужин с художниками? Неужели Эвелин сама оплатила счет? Наверное. Внезапно я представляю себе, как Эвелин улыбается, сидя за столом, где собрались одни друзья Сташа: все они сооружают у себя на тарелках маленькие домики из ломтиков жареного картофеля; делают вид, что копченый лосось – живой; двигают по столу куски рыбы; рыба беседует с каждым о «художественной жизни» и новых галереях; может быть, они даже пытаются загнать рыбу в домики, сложенные из кусочков жареного картофеля…

      – Не знаю, в курсе ли ты, но я тоже с инопланетянами не общалась, – говорит Эвелин.

      – Ага, но ты встречаешься с Бэйтменом, что равносильно общению с инопланетянами, – гогочет Прайс.

      Я швыряю в него подушкой. Он ловит ее на лету и кидает обратно в меня.

      – Оставь Патрика в покое. Он милый соседский мальчик, – говорит Эвелин, намазывая лицо кремом. – Ты ведь не инопланетянин, правда, милый?

      – Должен ли я удостоить этот