Знатная полонянка. Лариса Олеговна Шкатула

А ну как упаду?

      Она усмехнулась, и Любомир подумал, что, доведись ей на коня садиться, чтобы скакать по своей нужде, она и в седле не хуже любого дружинника усидит.

      В опочивальне князя юный дружинник Сметюха по одному знаку Прозоры пошёл прочь, а конюший Лоза отчего-то застыл соляным столбом.

      Любомир рассказывал потом своим домочадцам: "Лоза-то рот раззявил, а глаза – будто у нашего быка Ровки, когда его лозиной ожжешь… Наконец опамятел и говорит: "Софья, ты жива?" Может, в лике знахарки святую углядел?"

      И уже домыслил по своему разумению: морок на Лозу наслала Прозора, морок!

      Между тем знахарка, не отвечая на вопрос конюшего, заметила ему:

      – Ты пока останься, может, князя перевернуть придётся.

      Но Лоза всё не мог успокоиться.

      – Сонюшка, почему доселе не объявлялась? Никто допрежь сего дня тебя не видывал…

      – Хотела, чтобы ты думал, будто я с ребятишками в избе сгорела. Лучше бы так и случилось… Бог распорядился иначе. Да и захотел бы ты меня зреть, погаными оскверненную?

      – Христос с тобой! – Лоза размашисто перекрестился. – Венчали-то нас на радость и на горе. Любо мне с тобой было в радости, нешто бросил бы тебя в горе?

      – Мне жалость не нужна… Да и не об нас речь. Твоего любимца сперва выходить надо.

      – Так ты – знахарка? Или так пришла, подсобить?

      – Когда это я бралась за работу, коей не знала? – нахмурилась женщина.

      – Прости, что усомнился. Кто же научил тебя?

      – Монах Агапит, святой человек. Тот, что душой болел за русский народ, чьё здоровье либо от врача-иноземца зависит, либо от знахаря-шарлатана. Большой знаток трав, наговоров целебных. Молитв чудодейственных. Два года я в землянке, подле его скита прожила. Сначала он меня с того света вытащил, а потом жить научил. И поняла я, что моя жизнь должна на облегчение людских страданий направляться, потому многие врачебные тайны постигла…

      – Арсений вознегодует.

      – Ваш арамейский врач-то?

      – Он самый. Ох, суров!

      – Ты его боишься?

      – Ещё чего!

      – Тогда помоги.

      Прозора стала осматривать князя. Но не так, как арамеин, выстукивая да выслушивая, а только вела рукой над неподвижным телом. По её знаку Лоза приподнял нательную рубаху князя.

      – Рана почти затянулась, – чуть слышно пробормотала знахарка. – Что же тогда мешает ему справиться с горячкой? Оставь меня с князем наедине.

      – Но я… – начал было Лоза.

      – Изыди! – повысила голос Прозора.

      Конюший повиновался, неслышно прикрыв за собой дверь.

      Если бы кто-то заглянул в опочивальню князя спустя некоторое время, то увидел бы в ней странную картину. Сидя на постели Всеволода, не очень молодая, но по-прежнему красивая женщина разговаривала… с бесчувственным больным!

      – Умереть надумал! – пеняла она ему. – Пусть, значит, Настасья век в неволе мается? А Лебедянь под нехристей пойдёт?

      Прозора не была уверена в том, что Анастасия именно мается. Накануне ей приснился вещий сон, а проснувшись,