Гнев ангелов. Джон Коннолли

тому назад. Он буквально излучал благонравие, и мне подумалось, что после его ухода из нашего мира близкие испытают глубокую скорбь, а просто друзья и знакомые значительно обеднеют.

      Но я понимал также, что мое сердечное отношение к нему отчасти объясняется особыми ассоциациями, которые вызвал в памяти этот день. Сегодня была очередная годовщина смерти моего деда. Утром я возложил цветы на его могилу и посидел там немного, рассеянно глядя, как проезжают туда-сюда машины, и сидящие в них люди спешат попасть куда-нибудь в Праутс-Нек, Хиггинс-Бич и Ферри-Бич: все с местными номерами.

      Как ни странно, но я частенько стоял у отцовской могилы, совершенно не ощущая его близости; то же касается и могилы матери, которая пережила его лишь на несколько лет. Давно ушедшие, они находились где-то далеко, но что-то от моего деда продолжало жить здесь, среди лесов и болот Скарборо, поскольку он любил те места и они всегда приносили ему успокоение. Я знаю, что его Бог – ведь у каждого человека есть свой собственный Бог – позволяет ему бродить там иногда, возможно, с призраком одной из многочисленных собак, составлявших ему компанию при жизни, которые тявкали у его ног и, вспугивая птиц из камышей, с восторгом за ними гонялись. Дед обычно говорил, что если Бог не позволяет человеку в другой жизни воссоединиться со своими собаками, то такой Бог не достоин поклонения; ведь если уж у собаки нет души, то у кого же она тогда есть?

      – Простите, что вы сказали? – переспросил я.

      – Самолет, мистер Паркер, – повторила Мариэль Веттерс. – Они нашли какой-то самолет.

      Мы сидели в глубине зала «Медведя» в одной из кабинок, и ближайшие столики пустовали. За барной стойкой Дэйв Эванс, владелец и управляющий заведения, боролся с неподдающейся пивной пробкой, а на кухне повара готовили блюда, заказанные к вечерней трапезе. С помощью пары стульев я отгородил наш столик от остального бара, чтобы нас не беспокоили другие завсегдатаи. Дэйв никогда не возражал против таких временных перестановок мебели. В любом случае сегодня вечером у него есть более значительный повод для беспокойства: за столиком у двери сидели братья Фульчи с матушкой – отмечали день ее рождения.

      Братья Фульчи, два высоченных амбала, держали под контролем рынок синтетической одежды, в которую сами же и одевались, причем наряды их выглядели несоразмерно тесными и куцыми. К тому же оба торчали на таблетках, якобы предотвращающих чрезмерные перепады настроения. Впрочем, снижение чрезмерности означало лишь то, что вред, причиненный в более спокойном настроении, ограничивался материальным ущербом и не выливался в членовредительство. Глядя на их мать, крошечную женщину с серебристой шевелюрой, с трудом верилось, что ее узкие бедра смогли пропустить двух таких здоровяков, которым, как говорили, пришлось заказывать специальные, более вместительные детские кроватки. Впрочем, как бы сложно ни происходило их появление на свет, Фульчи очень любили свою мать и всегда желали ей только