Панджшер навсегда (сборник). Юрий Мещеряков

черт, жара! – Это Марков, у него из-под фуражки по вискам струится пот, капельки выступили на лбу, протирай – не протирай, не помогает, а он механически, старательно тёр лицо белым носовым платком. – Представляешь, вчера термометр тридцать девять градусов днем показывал.

      – Представляю, мы же вместе на полигоне песок топтали.

      – Сейчас только утро, а уже пекло. Не могу привыкнуть, октябрь все-таки.

      – А тебе рязанские хляби подавай.

      – Дождичка бы.

      – Увы, не дождешься, тут, наверное, вообще дождей не бывает.

      – У меня второй платок мокрый.

      – Не пей воды по утрам, легче будет. Точно говорю. Чай пей. Крепкий, горячий.

      – И что, помогает?

      – Терпеть легче.

      – Надо попробовать. Долго нас мариновать будут?

      – Это только Богу известно, а еще бронелобому.

      – По-моему, бронелобому ничего неизвестно, даже смысл его собственных действий. Разве он знает, что хочет? – Марков разочарованно вздохнул.

      – Идет тонкий воспитательный процесс, а ты критикуешь. – Ремизов холодно, без улыбки издевался, но от этого каким-то образом становилось легче.

      – Никого я не критикую, просто с меня течет, как с барана. Твои все?

      – Одного нет. И, судя по всему, не будет.

      – В самоволке?

      – Нет. Бойцы говорят, совсем удрал, служить надоело.

      – Ну ни хрена себе, – и добавил с сарказмом: – Ты готов к «неспортивной гребле»?

      – Не только готов, но уже получил по макушке, – спокойно, как о чем-то обыденном сказал Ремизов.

      – Выговор?

      – Угадал.

      – Причем с первого раза. – Марков засмеялся и был прав, не стоит вешать нос из-за всяких отщепенцев, жизнь и так коротка. – Когда на поиски отправляешься?

      – Сегодня оформлю командировку, а завтра с утра автобусом. Он местный. Сурхандарьинский.

      – А я тебе даже завидую, хоть на пару дней вырвешься из этого дурдома.

      – Ничего, и твоя очередь придет. Не сомневайся.

* * *

      Еще утром все пятеро были живы. Вчера, как только взводный Рыбакин уснул после дежурства, взяв с собой пустые вещевые мешки, сержант Абдуразаков с приятелями отправился за добычей.

      Они три дня присматривались к этому кишлаку. Богатенький, судя по всему. А еще внизу уютно, как-то по-домашнему журчал ручей, даже с расстояния в один километр чувствовалось, как от него веет прохладой. Нет, это все воображение, просто там отчаянно зеленела трава и дразнила глаза, ноздри, сухие рты. На берегу ручья, обращенные к нему высокими, глухими стенами стояли хорошие, основательные дома, оставленные своими хозяевами. Там есть, что пограбить, и в этом никто не сомневался. Между дувалов, в переулках просеменили несколько баранов, отбившихся от стада, их толстые зады были хорошо видны в бинокль. У Абдуразакова даже слюна побежала, как он явно представил вкус душистого плова. Тихо. Людей, пока наблюдали, так и не увидели: