Сашка. Сергей Николаевич Галикин

нет никакой возможности! А оно затишье, немец тогда хорошо получил-то и оторвался от нас подале. Хотя… Заслоны он на буграх с пулеметами оставил-то.

      – То ж фриц. Как теперя?

      –Што – теперя, балда? Теперя вон он, – старшина со строгим лицом, показал себе за мощную спину большим пальцем, – пол-версты, не более, высунься токо. Давай, Луткин, валяй дальше. Не слухай этого дурачка.

      – Начали мы трапезу. И тут смотрим, а ведь в этих фрицевских консервах… Мама родная! В каждой баночке – пол-банки-то, это мясцо. С салом. А дальше пол-банки – та же брюква-то! Короче, хитрая штука-то такая, хочешь мяса – открываешь с этой стороны, там и голова кабана нарисована-то. А хочешь овощи…

      –С обратной открываешь стороны, што ль?

      –Точно! Там и капуста намалевана-то…

      –Эх вы, тимошки… В башке ни трошки.

      –Так вот. Кухню нашу и на другой день – не видать, проклятую-то! Мы уж стали подозревать, а не окружили ли они нас-то? А жрать-то… К вечеру опять животы сводит! А те баночки-то, штук примерно десятка три, сверху мясо, снизу брюква, небось, так и валяются под бруствером, ну, куда докинули-то…

      –Видит око, да зуб неймет?

      –Точно-то… Пробовали мы высунуться, да какой там! Место открытое. А… Он так и поливает из пулемета-то!

      Луткин вдруг умолк, глубоко вздохнул, задумался. Поднял крупную, седоватую уже голову:

      –Только мой землячок-то… Федос Блинцов. Деревня-то его… Блинцы называется… И он то ж… Блинцов. Был! Только голову поднял… Тут же и сполз на дно окопа. Фриц там, за пулеметом, как ждал-то ево… Между глаз так и влепил-то!

      – С голодухи-то всякую глупость можно свершить, знаем…

      –И вот… Дождались мы темноты-то. Голод не тетка, а нам и не спится натощак-то! И ротный-то спросил охотников, так не посылаю, мол, на смерть, говорит, а кто сам… А меня тогда… За Федоса моего… Зло взяло! Вызвался!

      –Один с роты?

      –Та он же за жратву удавится…

      –Да ты, вятский, как хавку где увидишь, так и про саму смерть забудешь…

      –А что там собирать-то? – невозмутимо продолжал Луткин, – всем кагалом? Да и… Да и одного-то слыхать-то все ж не так… Взял я пару пустых «сидоров» и… Пополз я, братцы. А фриц-то все ракетки-то свои пускает. Ну, они-то мне до одного места-то… Собираю, стараюсь для обчества! А тут вдруг… Луна проклятая как выйдет из-за тучек! И я как на ладони-то! На открытом месте… Два полных «сидора» – то при мне… А сам-то все ползаю, за пазуху-то, в карманы-то сую те проклятые баночки! Ну они меня в бинокли и увидали-то… Что тут началося-то, мамочки-и-и. Я-то ползу, как ящерка, пули над башкой свистят, ну, думаю, вот она, смерть-то моя пришла, вот он, конец моей жизни-то, непутевой… «Сидоры» – то на спину взвалил, вот уж и бруствер-то наш родненький! Перевалился, тут ребятки-то меня, как твоего мальца-то новорожденного и приняли… Сел, верите, отдышаться-то не могу. Говорю, ешьте, братцы, на здоровье, поминайте моего земелю-то, Федоса-покойника… А он, проклятый, все лупит! Слышу, как вроде штаны-то мои мокрые стали-то? Ну, думаю, вот стыд-то какой, видать, как стрельба пошла, обмочился я со страху-то… А