Смерть никто не считает. Александр Анатольевич Лепещенко

в море не достала.

      Страх как интересно!

      И ведь говорится о смерти.

      Или вот ещё…

      Стоит село,

      Всё заселено,

      По утрам петухи поют,

      А люди не встают.

      Почему именно к смерти такой интерес? А потому что Капитолина навидалась её на своём веку.

      Когда-нибудь о бабке я ещё порасскажу.

      Во человечище! И на продразвёрстке была, и артелью инвалидов «7 Красных взгорков» верховодила. Я много раз слышал от неё, что «числа семь и тринадцать до всегда приносят удачу». А ещё что она любит жёлтый цвет и пахучий самосад, верит снам и предсказаниям. Одна-одинёшенька (без мужа, сгинувшего в Гражданскую), Капитолина моя подняла на ноги семерых детей. Вот и тут «семёрка»! В общем, была она командором в юбке. И всю жизнь оставалась в том сане, в который возвела себя сама.

      До всегда.

      …Голоса бубнов и барабанов набирали силу, ветер шипел и трогал стяги, звенели тетивы, свистели стрелы, гремели сапоги по палубе, визжала сталь мечей, ударяя о шлемы, кричали воины. Широкораду казалось, что он слышит даже то, как убитые с громким плеском падают за борт. Мичман разглядывал ладью на обложке дневника и представлял яростное морское сражение до тех пор, пока не явился Пальчиков.

      – Извините, Александр Иваныч, но вынужден вас побеспокоить!

      – А что такое?

      – Понимаете… Дело всё в том…

      – Николай Валентиныч, не тяните! – поморщился Широкорад. – Давайте к сути!

      – Ага, значит… Э-э в турбинном отсеке был замечен посторонний… И старшина первой статьи Шабанов хорошо разглядел его желтушный наряд.

      – Может, первостату всё это привиделось?

      – Никак нет… Рифкат божится, что наяву было. Да я и сам видел того типа, но только в электродвигательном отсеке…

      – А что вы предприняли?

      – Да ничего… Стушевался наш посторонний.

      – То есть, как стушевался?

      – Как? Ну, навроде тени…

      – Николай Валентиныч, вы можете понятнее изъясняться?

      – Так точно!– расправил плечи мичман Пальчиков. – Посторонний, которого мы оба с Рифкатом видели, он, он… исчез. Мы осмотрели отсеки, но никого не нашли.

      – На ГКП докладывали?

      – Пока не докладывал – никого ведь не нашли.

      Широкорад помолчал, думая, говорить ли своему подчинённому о том, что и он уже видел гостя, и решил пока не говорить.

      – Поступим следующим образом… – взглянул вдруг на Пальчикова Александр Иванович. – Продолжайте нести вахту, но если появится гость, то сразу дайте мне знать… Надо во всём, как следует разобраться… О чём командиру будем докладывать? Может, нам в лазарет пора… Может, это какая—то массовая галлюцинация?

      – Есть, понял! Разрешите идти?

      – Занимайтесь, Николай Валентиныч! – кивнул Широкорад.

      Когда Пальчиков ушёл, Александр Иванович сунул дневник между конспектами по боевой подготовке и задумался. Но ни одного толкового объяснения случившемуся так и не нашёл – ни через девять минут, ни через семнадцать.

      Глава девятая

      «Число семнадцать у древних римлян слыло роковым, – думал Первоиванушкин. – Цифры,