Порождённый. Иван Громов

килограмма. Но его форма, цвет, возраст никак не влияют на мои сексуальные отношения с истиной. Большинству людей кажется, что она обычная давалка, которую каждый имеет по своему усмотрению или желанию. Я же скажу лишь о том, что практически ничего не знаю. Только бубонная чума способна дать ответы на мои вопросы.

      Бубоны земли нагнаивались и лопались, что играло мне на руку.

      Я постоянно копошился в этой грязи и пытался попробовать истинную суть жизни на вкус. Она горчила. Однажды порождённый сказал, что жизнь подобна рабиесу, т. е. вирусу бешенства.

      Он смотрел на людей вокруг, а они пускали пену изо рта и кусали друг друга.

      В судорогах они умирали и глотали несъедобные предметы: желчь и флегму. Прав был только ипохондрик, что постоянно резал свои руки и искал там некоего Деуса.

      – «Док, слышишь? Мы с тобой обязательно умрём и разложимся.

      После смерти наши молекулы встретятся и станут основой для вируса бешенства.

      Наша с тобой любовь будет пеной и слюнями распространяться по мозгам других существ».

      Сука и проблема – это суть одно. Нам вечно приходилось за ней гнаться, ведь без неё мы не могли начать свой копрофильский поход против смысла и одержимости. Все вокруг и так копошились в нечистотах, делая вид, что они лучше навозных мух. Нам такое было не очень-то интересно, так что мы изначально лезли в самую глубокую отхожую яму.

      В порыве романтических сношений с музой, мне думалось о моей любви к живому и мёртвому. Больные лёгкие порождали только одно изречение, которое и по сей час крутится в моём желудке:

      «Я хотел бы выжигать твои глаза паяльником;

      В экстатической спайке с тобой облизывать мёртвую плоть;

      Я хотел бы быть тем светом, что кластерной болью ведёт к твоему суициду;

      В экзотическом танце зачать от твоей яйцеклетки аморфное нечто;

      Жизнь – это тварь, сука, шалава, бл*дь, давалка, шлюха, ничто.

      И за это я твоё постепенно мертвеющее тело люблю».

      Струны мерзкой жизни

      Тут мочатся на жизнь, а потом умываются грязью. Если тянет сблевать, то только в свои же ладони.

      Фуга

      «Затрахал ты уже. Достал всех. Из-за тебя у нас нет никакой жизни. Ты лишь пыль на ботинке Деуса.

      Плод изнасилования, который никто не чаял в этом мире. Сотни таких были оставлены в абортарии, но ты, сука, родился».

      Одной рукой я отогнал эти мысли от себя, ведь помощи от них ждать не приходилось. Я шёл, нет, бежал на кладбище. Мне было нужно попасть туда и как можно скорее. Казалось, что весь угол обзора был направлен только в одну точку, в то место, где сбывались мечты.

      Перед собой я видел улицу, которая стрелой неслась навстречу славе. Она была готова уничтожить любого на своём пути. Ей хотелось прославиться, она была готова давить тараканов, тараканов, тараканов.

      «Тварь, мразь, падаль. Сука». Они гнались за мной, как же я хочу от них убежать. Мне хочется быть свободным. Фуга, помоги мне!

      Кладбищенские врата манили