Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке. Шарль де Костер

знаю, – ответил Клаас.

      – А если этот второй будет не от тебя, а, как у Катлины, от неизвестного, быть может, от дьявола?

      – Дьяволы, – ответил Клаас, – рождают огонь, смерть, дым, но не детей. Ребёнка Катлины я бы принял как своего.

      – Неужели принял бы?

      – Говорю ж тебе, – отвечал Клаас.

      Сооткин пошла к Катлине и рассказала ей об этом. Услышав это, Катлина была вне себя от счастья и радостно восклицала:

      – Так он сказал? О благодетель! Его слово – спасение моего бедного дитяти! Господь его благословит, и дьявол его благословит, если, – продолжала она с дрожью, – если дьявол породил тебя, бедное дитя, что шевелишься в моём чреве.

      И Сооткин и Катлина родили: первая – мальчика, вторая – девочку. Обоих понесли крестить как детей Клааса. Сын Сооткин назван был Ганс и скоро умер. Дочь Катлины получила имя Неле и была здоровенькая.

      Из четырёх молочных бутылей пила она напиток жизни: из грудей Сооткин и грудей Катлины. И обе женщины тихо спорили, кто даст дитяти попить. Но, несмотря на своё желание, Катлина вынуждена была засушить свою грудь, чтобы никто не мог спросить, откуда у неё молоко, если она не была матерью.

      Когда маленькую Неле отняли от груди, она взяла её к себе и пустила к Сооткин лишь тогда, когда дочь стала называть её «мама».

      Соседи находили, что Катлина хорошо делает, взяв к себе на воспитание ребёнка Клаасов: она женщина с достатком, а Клаасы ведут бедную, трудовую жизнь.

      XVI

      Как-то утром, сидя дома и скучая, Уленшпигель ковырял отцовский башмак, мастеря себе из него кораблик. Он уж воткнул в подошву грот-мачту и продырявил носок, чтобы закрепить там бугшприт, как вдруг в двери показалась верхняя часть тела всадника и голова лошади.

      – Есть здесь кто-нибудь? – спросил всадник.

      – Есть, – отвечал Уленшпигель, – полтора человека и лошадиная голова.

      – Как это? – спросил тот.

      – Да вот как: целый человек – это я; половина другого человека – это ты; а лошадиная голова – у твоей кобылы.

      – Где твои отец и мать?

      – Мой отец работает: роет яму ближнему, а мать старается принести нам стыд или вред.

      – Говори яснее, – сказал проезжий.

      Уленшпигель ответил:

      – Отец в поле, копает ямы, чтобы охотники, что топчут наш посев, попали туда. Мать ходит и ищет, где бы занять денег: если она возвратит слишком мало, будет нам стыдно; если отдаст слишком много, будет нам вредно.

      Всадник спросил его, где дорога.

      – Там, где ходят гуси, – ответил Уленшпигель.

      Проезжий скрылся, но когда Уленшпигель из второго башмака Клааса соорудил гребную галеру, он появился вновь.

      – Ты обманул меня, – сказал он, – там, куда ты послал меня, нет ничего, кроме грязи и навоза, в котором копошатся гуси.

      Уленшпигель ответил:

      – Я послал тебя не туда, где гуси «копошатся», а туда, где они «ходят».

      – Ну, покажи, наконец, дорогу, которая идёт в Гейст.

      – Во Фландрии ходят люди, а не дороги, – ответил Уленшпигель.

      XVII

      Как-то