Похождения Гекльберри Финна. Марк Твен

и оно стало мне нравиться, за исключением, разумеется, побоев, довольно часто вы падавших на мою долю.

      Мне жилось там действительно недурно. Я весело и беззаботно лежал целый день на брюхе, курил, удил рыбу и не имел надобности корпеть над книгами, долбя заданные уроки. Так прошло месяца два или больше. Платье на мне выпачкалось и ободралось, и я начал изумляться, каким вообще образом могло мне нравиться пребывание у вдовушки, где приходилось каждый день мыться, есть ножом и вилкой с тарелок, причесываться, ложиться спать и вставать в определенное время, постоянно сидеть над книгами и вы носить ехидные нападки злющей старой девы, мисс Ватсон. Я не чувствовал ни малейшей потребности туда вернуться. Вдовушка не любила крепких слов, а потому я совсем было перестал употреблять в разговоре проклятия, но у папаши я опять к ним привык, так как он не имел против них ровнехонько ничего. В окрестном дремучем лесу, вообще говоря, я чувствовал себя прекрасно.

      Постепенно, однако, папаша стал уже слишком злоупотреблять вырезанным им специально для меня хлыстом из очень прочной и эластичной американской орешины. Обращение его со мной сделалось совершенно невыносимым, и чаша моего долготерпения переполнилась. К тому же он стал уходить в последнее время надолго из блокгауза, оставляя меня взаперти. Раз как-то отец не возвращался целых трое суток. Я ужасно соскучился в одиночестве и решил, что он, наверное, утонул и мне придется погибнуть в блокгаузе, откуда я ни под каким видом не выберусь. Мне стало положительно страшно, и я принялся обсуждать вопрос: каким образом мог бы я оттуда уйти. Перво начально никак не удавалось придумать сколько-нибудь подходящего способа. Сквозь окно в блокгаузе не могла проскользнуть и собачонка. Печная труба оказалась до такой степени узкой, что я не мог в нее пролезть. Двери были сколочены из толстых, массивных дубовых плах. Уходя из блокгауза, папаша никогда не оставлял в моем распоряжении ножа или какого-нибудь другого режущего инструмента, с помощью которого я мог бы высвободиться из заключения. Надо полагать, что я более сотни раз обыскивал все углы и закоулки в блокгаузе: я употреблял на это все мое свободное время, которое все равно надо было как-нибудь убить. На этот раз, впрочем, удалось кое-что найти: мне попалась на глаза старая заржавевшая пила без ручки, засунутая между потолочной балкой и брусьями, из которых была сколочена крыша. Смазав пилу салом, я тотчас принялся за работу. В заднем конце блокгауза была приколочена к бревнам лошадиная попона, чтобы защитить свечу, стоявшую на столе, от сквозного ветра; забравшись под стол, я приподнял попону и принялся выпиливать кусок нижнего бревна, достаточно большой, чтобы можно было пролезть в сделанное таким образом отверстие. Работа эта была долгая и трудная, но она все-таки приближалась к концу, когда я услышал в лесу выстрел из отцовского ружья. Я старательно скрыл все следы своей работы, опустил попону на место и спрятал пилу. Вскоре после того мой родитель вернулся в блокгауз.

      Он оказался