Скелет дракона. Михаил Александрович Соколовский

мастер. Как вы всё успеваете?

      Леонардо. О, это очень просто! С детских лет я приучил себя как можно меньше спать. И, таким образом, у меня высвобождается время на различные занятия.

      Чечиллия. Но разве вы не устаёте?

      Леонардо. Конечно, устаю. И в этом случае отдыхаю.

      Чечиллия. Каким же образом?

      Леонардо. Делаю что-нибудь другое. Мы устаём от однообразности наших действий, а не от обилия их.

      Чечиллия. Это ещё одно ваше открытие?

      Леонардо. Если угодно. Жемчужная донна, взгляд ваших глаз прекрасен, а когда вы глядите на меня, я робею и… счастлив…, но не будете ли вы столь любезны смотреть именно в ту точку, которую я указал.

      Чечиллия. Я устала, мастер Леонардо. У меня затекла шея, а рук я вообще не чувствую из-за того, что вы велели мне держать их на весу.

      Леонардо. Ещё две минуты, драгоценная Чечиллия, – и я вас отпущу. Остальное допишу по памяти. Видите, Чечиллия, вы тоже устали от однообразной позы, а после того, как вы смените её, а потом снова примете, она станет естественнее, свежее. Так и мне отход от одной деятельности и обращение к другой не мешает, а помогает достигать интересных результатов и там, и там. Вот, например. Увлёкся я недавно математикой.

      Чечиллия. Никогда не думала, что она может быть увлекательной.

      Леонардо. О! Эта наука прекраснее всех прочих! Во-первых, она чище других. Алхимик имеет дело с веществами, от которых зачастую не знает, чего ждать: вещества ведут себя непредсказуемо, могут загореться, могут выкипеть, убежать…

      Чечиллия (не выдерживает, смотрит на Леонардо). Убежать? Как молоко?

      Леонардо. Умоляю, в сторону, дорогая мона. Да, как молоко. Естествоиспытатель или медик имеет дело с природой. Природа прекрасна, но и она, случается, пачкает руки и одежду. Даже философ вынужден говорить с человеком, от которого, бывает, неприятно пахнет, или чьи умозаключения грязны настолько, что отмыться порой бывает очень трудно. И лишь математик имеет дело с чистым миром идеальных понятий, для которого нужен только его разум и больше ничего.

      Чечиллия. А чернила? Разве они не пачкают пальцы?

      Леонардо. Математику часто не нужны и чернила. Ему важна одна сияющая чистотой мысль. А если необходимо помочь себе в размышлениях записями и рисунками, то наши древние учителя обходились прутиком и песком на берегу.

      Чечиллия. Но не отвлекают ли вас занятия наукой от искусства? Разве не противоречат они друг другу?

      Леонардо. О, напротив! Дополняют и обогащают друг друга! Знаете ли вы, Чечиллия, что пропорции картины, наиболее приятные глазу, имеют точное числовое выражение.

      Чечиллия. Какое?

      Леонардо. Не могу вам сказать.

      Чечиллия. Секрет? Тайное знание? Вы принадлежите тайному ордену?

      Леонардо. О нет, что вы! Дело не в этом! Просто оно довольно долго и сложно вычисляется, но, поверьте, в конце концов, предстаёт во всём своём блеске. Ну, вот и всё. Вы можете встать и походить, любезная донна Чечиллия.

      Чечиллия. Ох, спасибо! (встаёт,