Скелет дракона. Михаил Александрович Соколовский

и берёт кошелёк из руки Микеланджело.

      Урбино. Вам греть, мастер Джорджо?

      Джорджо. Да, если можно. Здесь прохладно.

      Урбино, забрав кружку, уходит с гордо поднятой головой.

      Джорджо. Послушайте, а это не тот Урбино, который поступил к вам в услужение, когда я у вас учился?

      Микеланджело. Он самый!

      Джорджо. Да… годы никого не красят… Он же тогда был очень хорош собой… Сколько ему было? Двадцать три?

      Микеланджело. Двадцать шесть.

      Джорджо. Он ведь вам когда-то позировал. Вы говорили, что у него совершенная форма ноги… римская ступня… высокий подъём… округлые и рельефные голени …

      Микеланджело. Только не смей об этом писать!

      Джорджо. Значит, он женился, и у него есть дети… Удивительно!

      Микеланджело. Джорджо! Ты слышал, что я сказал?

      Джорджо (слегка обиженно). Даже если я и напишу об Урбино, то не в вашей биографии.

      Микеланджело. А в чьей? В своей? Я так и думал, Джорджо… Ты затеял эту книжку, чтобы добавить своё жизнеописание к остальным… величайшим…

      Джорджо (краснея). Может быть, когда-нибудь!

      Микеланджело. Э, нет! Это и была твоя цель. И подарок мне. Ну, правильно! Если рисовать не умеешь, так хоть примазаться жизнеописанием…

      Джорджо пыхтит и краснеет.

      Микеланджело. Я давно живу, Джорджо. Меня не обманешь.

      Джорджо (вдруг, несмотря на бороду и солидность, становится похож на обиженного мальчишку). Ну, и ландо. Ну и пусть! Если вам не нужен никто! Даже те, кто вас уважает!.. Кто преклоняется… кто счастлив только тем… То я уйду! И сидите тут! В одиночестве… Под тряпками… Со своим Урбино!

      Микеланджело. Ну, ладно тебе, Джорджо. Не обижайся. Мы, старики, ворчливы. И врать не умеем. Времени уже нет, чтобы врать. Ну, давай, показывай, что ты там про меня написал?

      Джорджо открывает книгу, подаёт Микеланджело.

      Джорджо. Вот.

      Микеланджело (щурясь, читает). «В Казентино в 1474 году под знаменательными и счастливыми созвездиями родился младенец у почтенной и благородной жены Лодовико…» О, Боже, благородной!.. «Лодовико нарёк сына Микеланджело: отец хотел этим показать, что существо это было небесным и божественным…» Да, по мне это видно… «…как это и подтвердилось позднее в его гороскопе тем, что при его рождении Меркурий в сопровождении Венеры были благосклонно приняты в обители Юпитера…» (Микеланджело хохочет, хохот перерастает в кашель). Как тебя ещё не сожгли в Риме за всю эту ересь?

      Джорджо. Мастер Микеланджело, это же литературный стиль!

      Микеланджело (листает страницы). Да? И вот это: «Нравом Буонарроти обладал таким кротким, какой только и мог быть под стать его искусству…» Что это, Джорджо? Это же обыкновенная ложь!

      Джорджо (срывается). А что я должен был написать? Что из-за вашего склочного характера вас едва терпели все, кому бы ни пришлось вам сделать заказ? И неизвестно ещё, потому терпели, что вы прекрасный художник, или потому, что выдавали вам приличный аванс ещё до начала работы!

      Микеланджело. Вот. Да. Если бы ты написал так, было бы лучше. И не потому,