Пока играет скрипач. Вадим Бусырев

Пока учились. В школе и в институте.

      Мудрое руководство нашей державы очень любило в те времена ракеты. Беззаветно. И подводный флот. Такая молва до нас доходила. До низов. Если любят кого-то одного, то другим достаётся знаков внимания и благ меньше. Это закономерно.

      Обделёнными оказались и зенитки.

      Но, повоевав в районах древних пирамид и вьетнамских джунглей, советские военачальники были вынуждены признать, что в чём-то они погорячились. В однобокой своей любви ракетной.

      Помню, ещё маманя моя, блокаду в Ленинграде всю пережившая, мне между ложками каши манной поясняла:

      – Самолётики-то фрицев, как налетят, бывало, как налетят.

      Я, открыв рот слушал, и порцию манной бомбёжки не замечал.

      – А зениточки-то наши – пух-пух. И отгонят, глядишь, их враз.

      – И попадали, сбивали? – логично зачарованно интересовался, обо всём забыв, я.

      – Зачем сбивали? Разгоняли совсем. Ох, хорошо их пугали. Зениточки прямо вон в саду нашем Таврическом стояли. Очень они нас защищали.

      Мне такие результаты, конечно, не нравились. И всё детство мы с приятелями дворовыми и школьными в саду нашем, в саду моей ранней юности, искали следы стоянки наших зениток и падения вражеских самолётов. Ходила тогда молва, что в Таврический упал самолёт самого Талалихина. Мы, конечно, не верили. Мы искали следы фашистских самолётов. Иначе быть и не могло. А то как же так? Мы победили! Ленинград врагу не сдался. Зенитки стреляли. Должны были быть сбитые самолёты. И мы искали. Это было нашей главной целью. Всех наших игр в саду. Построенным крепостным людом по велению князя Таврического. Сначала для Екатерины. Оказалось – для нас.

      О чём мы думали уже в пору зрелости.

      В те годы я ни зенитчиком, ни лётчиком не мечтал стать. Я хотел открывать шлагбаум.

      На каком-либо перекрёстке с железной дорогой. Чем это меня привлекало, объяснить себе до сих пор не могу. Но, видимо, неприхотливость моих детских устремлений наложила отпечаток на весь жизненный путь. И никем заметным мне стать не суждено было.

      Вот мой детский дружок, по дому и по школе, Ванька Фёдоров, в те времена, бегая по саду, хотел стать зенитчиком. И сбивать вражьи самолёты. У него отец геройски погиб. Он его даже не помнил. Но считал, что он был не лётчик. Стало быть, зенитка ему была ближе. Он с дошкольного возраста рвался в армию. И дорвался. Его мать отдала в музкоманду. У него слух был феноменальный. На маленькой старенькой гармошке сам всё, что угодно подбирал. Но хулиган был Ванька – не из последних. На пионерском слёте обещал сыграть на своём «аккордеоне» что-то из Моцарта. Объявили, на сцену вышел, в алом шёлковом пионерском галстуке. Не в своём. Ему дала пионервожатая.

      Тогда галстуки были двух сортов. Сатиновые и шёлковые. Дешевле и дороже. Можно было узнать сразу же, кто как живёт. Получше или похуже. И форма школьная тоже: фланелевая и суконная. Иван Фёдоров, исполнитель Моцарта, сел на сцене, на специально вынесенный для него табурет и … заиграл песню Раджа Капура из «Бродяги»: «А-ба-ра-я-а! Бродяга я-а!..»

      После этого мамашка его