Пластиглаз (сборник). Вадим Чекунов

мой неожиданно напрягся, подрагивая. Несколько раз я провел по нему ладонью. Отчётливо ощущал набухшие вены. Я навалился на панду всем телом и погрузил член в мягкое синтепоновое лоно. Головку непривычно щекотало. Уткнувшись в подбородок панды, я начал двигаться, убыстряясь и порыкивая.

      Через пару минут взорвался горячим потоком.

      Сотни, тысячи, миллионы и миллиарды белых брызжущих искр вспыхнули и угасли под закрытыми веками.

      День всё не заканчивался никак.

      Но мне было плевать.

      Усталый, счастливый, опустошённый, я спал крепким сном. Сном молодого отца.

      КУЛИЧИКИ

      Чудесно лето. Чудесно небо – светлое, голубое, розовое – растёклось над Москвой, дразня вечерней прохладой.

      Пятница.

      Зашипела натруженной пневматикой престарелая электричка. Забубнил машинист привычной скороговоркой названия станций, что проследуют без остановки. Всхлипнув, сомкнулись обрезиненные двери.

      Поехали.

      «Он сказа-ал: «Пое-ехали!» – и махнул руко-оой…» – завертелась в голове строчка забытой песни.

      Гагарин, забытый кумир забытого детства, летел к сияющим звёздам, помахивая рукой в толстой белой перчатке.

      Егоров, лысеющий сразу в двух местах – прямо надо лбом и в районе макушки – менеджер «Седьмого континента» ехал на дачу, попивая прохладное «Клинское».

      В синей сумке с удобным ремнём через плечо и боковым карманом на молнии – пара толстых батонов докторской, тушка липецкого цыплёнка охлаждённого, какое-то «Юбилейное» печенье и ещё уйма всего по списку, надиктованному женой на автоответчик.

      К выпуклому боку сумки привалился пакет с ковбоем на лошади.

      В пакете томились, исходя капельками влаги, тёмно-зелёные, обновлённого дизайна бутылки.

      Под ними, в жёлтой капроновой сетке, подарок Антошке – лопатка, совочек с грабельками и целый набор трогательно-округлых, свежее пахнущих пластиком формочек. Бабочка, коровка, рыбка, лошадка и кто-то ещё, кого Егорову, сколько не теребил он в магазине сеточку, разглядеть не удалось.

      Солнце, прыгая по ветвям проносящихся за окном деревьев, брызгало в глаза предзакатным золотом.

      «Наверное, доеду когда, Тошка спать уже будет…» – Егоров сунул под скамью пустую бутылку и протянул руку к пакету. Ухватил за влажное горлышко новую, приладил под зубчики пробки торец зажигалки.

      Умело, с негромким «чпоком» откупорил.

      Смахнул пальцем выступившую пену и, слегка проливая на бородку, сделал несколько глотков.

      Благодать, благодать, благодать!

      Мелькали за окном дачные посёлки и проносились, пронзительно вскрикивая, встречные электрички. Змеились волнообразно толстые жгуты проводов.

      Странное, светлое и спокойное чувство укутало Егорова, снисходительной радостью наполнило всего его существо. Блаженно щурясь, он принялся разглядывать попутчиков.

      Напротив, сдвинув кустистые брови и прикрыв один глаз, восседал престарелым грифом типичный дачный дедулька, каких в каждом посёлке по нескольку штук – активисты правления