Человеческий фактор. Ельцмаксимир

военная жизнь – бывает мгновением.

      Сейчас, с высоты прожитых лет, я свою нерешительность не оправдываю. Быть может, ему хотелось увидеть хоть такого сына, хоть трижды перекалеченного, знать, что он жив. Быть может, ему именно этого и не хватало все эти годы войны, чтобы приобрести уверенность, что он не один на этом свете, и приободриться. Ведь у него никого не осталось, что мама погибла, ему, наверное, сообщили и, возможно, раньше меня. А сознание одиночества пожилого человека гнетёт и старит вдвое сильнее. И самое грустное то, что я своей осторожностью, оберегая от одного, не уберёг его от другого… Что было сказать:

      – Батьку, не сворачивай с колеи, поле ещё не разминировано! – забыл, выпало из памяти после нашей встречи.

      И эта вина в моём сердце сидит горячим осколком. И этот осколок всякий раз поддевает его в неподходящий момент…

      …После его рассказа мы ещё долго сидели, переживали: он – воспоминания, я – тепло, которое подтапливало меня откуда-то изнутри, щипало глаза. И чувство, сродни благодарности и великого сочувствия к нему, к ним… ко всем, прошедшим по трудным дорогам войны. А сколько осталось их, ушедших от нас и не успевших раскрыть нам свои души?.. Оставшихся по ту сторону памяти.

      ***

      9-го Мая я, как и обещал, принёс поздравительную открытку в больницу. Текст в ней был самый обычный:

      "Дорогой Димочка! Поздравляю тебя с Днём ПОБЕДЫ! Будь бодр, деятелен. Здоровья тебе и радости. Твой друг М.А.Я."

      Но нашего общего друга уже не было в живых. Он умер накануне, 7-го мая.

      Ксюшина родня.

      Захлебнулась атака у нас, артналёт.

      А сестра фронтовая ползёт и ползёт…

      А огонь – никому не поднять головы.

      А она всё ползёт через ямы и рвы.

      Александр Авдонин.

      День закатывался, а бомбежка не прекращалась. Ксюша страшно устала. Казалось, что уже нет сил.

      Троих она вытащила. Первый раненый был молодым и способным немного передвигаться. Волокла на плащ-палатке, а он одной ногой помогал. Дотащила, слава Богу, живым. Те, двое, мелкие мужики и двигаться тоже могли. А этот, четвертый…

      Ксения напрягается, но сдвинуть раненого с места не может.

      – Вот наказание! И кто только таких на фронт берёт? Ему бы вагонетки в шахте толкать… Да пошевелись же ты!

      Раненый молчит. Руки вытянуты вдоль тела. Жив ли? Она наклоняется над ним, прикладывает ухо к груди. Живой…

      – Эй, дядя, как ты тут?

      Ксюша легонько теребит за рукав гимнастерки. Он медленно приоткрывает глаза.

      – Живой будто, – облизывает кончиком языка бескровные губы. – Только худо больно… Пить хочется…

      – Ничего, ничего, потерпи. Ты только ногами упирайся. Сможешь?

      Раненый прикрыл глаза – сможет. Ксения ухватилась обеими руками за волокушу (плащ-палатку) и упёрлась в землю с такой силой, словно хотела изменить геометрическую форму земного шара.

      – Ну, давай, миленький. Ногами, ножками!..

      Раненый подобрался, согнул