Путями ветра. Ольга Казакова

сущность. Это волокно определяет и то, с какой скоростью циркулирует по сосудам кровь, принося нам воздух, и то, как много сил у нас остается, чтобы наши движения не теряли упругости, и даже то, какие сны мы видим. Этот ученый человек знал достаточно, но все же не больше, чем знали служители Анубиса еще тысячи лет до него. Эрасистрат же различал двигательные и чувствительные нервы, побуждающие сокращаться наше сердце, но ни тот, ни другой ничем не могли объяснить тех причин, которые оказывают внезапное убийственное и необратимо-разрушительное действие на эти тончайшие сети, пронизывающие нашу плоть.

      – Иными словами я выслушал из твоих уст смертный приговор?

      Кровь прилила к моему лицу, я вдруг ощутил яростное нежелание смириться с тем, что он пытался внушить мне. Нога у меня ныла и горела в том месте, где лезвие серпа когда-то оставило впадину на икре, вырвав кусок плоти.

      – Я был среди тех, кому пришлось переходить пустыню с пятью глотками воды на день, неужели мне не суждено побороть эту заразу? Я не верю в чудеса, которые способны сотворить боги, но твоему искусству доверяю гораздо больше. Говорят, египтяне умеют воскрешать мертвых.

      Нуру повернулся очень резко и встал прямо передо мной, так что я видел, как трепещут крылья его носа, но губы и глаза при этом оставались неподвижными. Он был все еще погружен в свои размышления, только частью из которых он только что поделился со мной.

      – У меня есть два лекарства. Одно может принести ухудшение, второе убить тебя. Но болезнь, которая достигла своего критического момента, убьет тебя раньше, за полтора-два месяца, если отказаться и от того, и от другого.

      – Я готов попробовать оба, – отозвался я, понимая, что, возможно, сам делаю шаг навстречу смерти.

      Нуру жестом приказал рабу принести два узких запечатанных смолой сосуда объемом не более двух котилов.

      – Я не возьму никакой платы, – добавил он и повелел рабу удалиться после того, как взял у него лекарство.

      – Трижды в день его стоит пить до того, как соберешься принимать пищу. В противном случае все, что проглотишь, будет исторгнуто безо всякой пользы, я не знаю, каков будет результат, и никто этого не может знать, был лишь один случай исцеления посредством этого снадобья, но с тех пор никто не брался лечить им, и еще…

      Он поставил сосуды на стол.

      – Если ты умрешь, меня могут обвинить в том, что я со злым умыслом дал тебе яд.

      – Так не случится, я оставлю письмо, в котором сообщу всем, что рискую добровольно, этого будет достаточно?

      – Нет.

      Я застыл в недоумении, что же еще я мог сделать, чтобы гарантировать его безопасность?

      – Если произойдет так, что невозможно будет ожидать ничего, кроме самого худшего, отправь за мной Ганимеда, сына Гиппоменея.

      Тут только я вспомнил, что пятнадцатилетний сын ювелира, когда заходил к Амун, однажды обмолвился о том, что бывает у Нуру, у которого желает более всего на свете обучаться искусству медицины