Звукотворение. Роман-память. Том 1. Н. Н. Храмов

да и к Горелову «на ковёр», на съедение не попал – у одной шлюшки недорогой отлёживался, вот его староста Кащин и не знашёл, «орёлика»! Зато сейчас являл собой завидный образчик «сполнительности», службой ревностной, энергичной жаждал расположение благостное миллионера к себе снискать-вернуть.

      – Ещё шаг – стрелять прикажу!!

      Разорялся офицер, вылупив буркала от запоев частых тронутые, осовелые… водочные!

      Зарудный, кандалинские вперёд шагали.

      …сам приземист, душой богат-высок ПРОТАС КАБИН – его тоже вчера нелюди… А подъелдыкивал, бывалоча, Протас! Это он Неверина до исступления, до ручки чуть не довёл, когда прознал от тятьки поддатенького Марьюшки Аникиной насчёт золотишечка – Аникин-старший разболтал, Протас же, кубыть, первым подначивать и начал Кузю, ну, тот не выдержал, как же, на глазах у Марии да сородичей ейных рази утерпишь, ну и сорвался с насиженного на всех-их горе-беду..; СЕРАФИМА НЕВРЯ – за правду-матку любому готова была глотку перегрезть… и её не стало; ТРИФОН НУЖИН..; УСТИНЬЯ КОКИНА..; ФИЛОН БАТОВ – не любил филонить, кстати..; ОШУР КОРЗУХИН, других десятки… не много не мало – под шестьдесят дворов насчитывала Старая Кандала…

      – Цельсь!!!

      Гаркнул Мяхнов и тогда только Зарудный сделал знак своим, веслинским, – те послушно остановились. Иван по-прежнему вперёд хромал, лишь бережнее-крепче прижал к груди Толю:

      – Боисси?

      – Ага…

      Пролепетал в ответ мальчик. Изуродован он был до неузнаваемости, мать родная не узнала бы! (Была бы маманя, а там, глядишь…]

      – Ничё, малец, теперича ужо всё.

      Сделал ещё несколько трудных шагов, к Мяхнову вплотную почти подошёл – конь заржал, прянул… – но обратился к солдатам:

      – Зырьте!!!

      Поставил Толю на брусчатку: «Держись, малёна!»

      Тот зашатался, неловко переминаясь с ноги на ногу, пытаясь удержаться, не упасть, однако от потери крови, от голода был слаб очень, почувствовал до тошноты головокружение и тихо со стоном им же подавляемым, но потому особенно щемящим, раздирающе жалым опустился на мощёную землю. И ёкнуло сердце у Ивана – своего, добитого, вспомнил сыночка.

      – ЗРИТЕ!!!

      Вздрогнули все.

      – Стреляйте, падлы!!! Ну, же?! Н-ну!!! В него!!! В меня!!! В НАС!!! Палите! Командуй, херой!!! Не вороти морду, слышь-ко, образина, христопродавец!!! Ты и солдатня твоя – с-су-чьи с-суки, с-суки!!! Но будет и на нашей улице праздник. Огромный, светлый, прекрасный! СТРЕЛЯЙ!!!!!

      Что-то нереальное, неумолимое ползло в замшевом, плотном воздухе – донимало, душило, обволакивало… и не было этому названия… Из сна чьегойного явилось – в никуда и уходило, уползало, бочок подставляя… проскальзывая… Сжалось всё… в точечку, в секундочку канунную… в предтечу сжалось…

      – Ой, мнеченьки!

      Раздался в толпе, что кандалинских взяла в полукружье позади, но держалась на удалении некотором, звонко-сердешный вскрик-всхлип, из сгрудившихся горожан выпорхнула-вырвалась