Азбука чувств. Римма Павловна Ефимкина

он, догнав его. Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.

      – Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.

      – Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо. <…>

      – Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.

      – Староста-то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.

      – Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.

      – Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое-где торопливо-покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.

      – Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:

      – Как старички порешили, много вас начальства…

      – Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за ворот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча. Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки. <…>

      – Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушак и подал им.

      – А вы все слушайте меня. – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал» (Т. 3. Ч. 2. Гл. XIV. С. 142).

      Лев Толстой описывает состояние бешенства (не называя само слово) через его физиологические проявления: сжав кулаки, грозно подвинулся, быструю и твердую походку, решительное нахмуренное лицо, хватая за ворот, шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.

      Еще одна группа слов, описывающих чувство бешенства Николая, содержит сравнение с животным (еще раз вспомним этимологию слова – «вселился