Слоны могут играть в футбол. Михаил Сегал

большой, и носил его в школьном рюкзаке… Год, не меньше.

      – И никто не нашел?

      – Ньет, а то мне бы доставалось!

      – Интересная игра…

      Дона захотел ответить, но он уже устал сегодня говорить по-русски, ему не хватало слов. Улыбнулся и перешел на родной язык:

      – Vous savez, ce n’était pas vraiment un jeu… Je savais que j’étais Land, c’est tout. C’était ma réalité… Quand tu joues, tu joues. Moi, j’étais simplement lui… Il n’y avait aucune dose de jeu ou de mensonge là-dedans. C’était la vérité6.

      Они выпили за капитана Немо.

      Вечер тянулся долго. Стоило сразу лечь, но он так не умел. Даже был пунктик: пока светло, нужно гулять, нельзя сидеть в комнате. Сегодня попробовал нарушить это правило, но ничего не получилось: посидел у окна, посмотрел, как ходят люди, и вышел снова. Можно было еще раз прокатиться на канатке, но он вспомнил вчерашнюю прогулку: как запрыгнул в кабинку, как она под его весом нырнула вниз, поплыла в сумерки. Он так хорошо все помнил, что не было смысла совершать само действие. Зачем делать то, что можешь представить?

      Вышел из отеля и замер у перекрестка. Обычно он быстро принимал решение: куда идти, направо или налево. Но теперь замер и не мог решить. Справа под колесами поздних маршруток шумела мостовая, слева, гораздо тише, погружалась в вечер асфальтированная улица. В сторону отеля в идеально отглаженном, будто цирковом, форменном костюме прошел парень, который нажимал постояльцам кнопку лифта и поднимал чемоданы в номер. В руках у него был совсем не подходящий к костюму полиэтиленовый пакет с продуктами.

      Дмитрий пошел к морю. Внизу, в конце улицы виднелся огромный портовый кран. Захотелось вдохнуть атмосферу порта, отвлечься, он брел, предвкушая запах вечерних волн. Но вдруг оказалось, что это не кран вдалеке и огромный, а кран – гораздо ближе и маленький. Оказалось, что это не порт, а стройка.

      Он дошел до кафе, где сидели днем, посмотрел на балкон, но их с Машей там уже не было. Поднялся, заказал кофе и посмотрел вниз. Теперь его уже не было внизу, на брусчатке. В целом, получилось увлекательно, удалось убить десять минут. Кофе остался нетронутым, и он ушел на холм, к крыше.

      В подъезде поднялся по железной лестнице, уперся головой в люк и надавил, что было сил. Череп чуть не хрустнул, в глазах потемнело, снова наступила та секунда, когда путь наверх может открыться, а может не открыться. Надавил еще сильнее, вот уже две секунды прошло, три, и ничего не произошло, крышка была закрыта намертво. Странно. Почему в заброшенном подъезде, куда никогда никто не ходит, кто-то запер люк именно сегодня, может, три минуты назад? И почему он тогда был открыт днем? Как будто специально ненадолго приоткрыли этот путь для него и Маши.

      Он подышал, кровь отступила от глаз. Неуклюже спустился и встал тут же, на лестничной площадке у окна. Чтобы заглянуть в него, пришлось встать на цыпочки. Крыш видно не было, – только небо, и оно уже потемнело. Значит, смело можно было идти спать. По дороге в отель деревья зашумели, приближалась гроза. Под нее он заснул.

      Утром в аэропорту кофе горчил, впервые за долгое время захотелось добавить сахара. Вдруг кто-то похлопал его по спине. Он обернулся. Семен смотрел спокойно

6

Знаете, даже не игра… Я просто знал, что я Лэнд. Это была моя реальность… Когда играешь, то знаешь, что играешь. А я просто был им… То есть, в этом не было ни игры, ни лжи. Это было правдой (фр.).