Оттепель не наступит. Даша Пац

он, и послышался шорох брезентовой куртки.

      Сестра первой нырнула в кухню и протянула мне шапку. Точно! Я ведь бросила её на пол. В этом доме таких вольностей не прощают. И вот, следом за Агатой зашёл отец.

      «Постарел», – первое, что пронеслось у меня в голове. В последнюю нашу встречу седина только коснулась папиных волос. Теперь же почти вся его голова была белой. На лбу залегли глубокие морщины. Он глядел на меня с привычной суровостью, отчего в душе стало холоднее, чем прежде. Я собрала волю в кулак и поздоровалась:

      – Привет, пап.

      Готова поспорить, что Агата в этот момент испепеляла нас взглядом и мысленно толкала друг к другу. Но чуда не случилось. Папа натужно улыбнулся и поздоровался в ответ:

      – Здравствуй, Юна.

      Да уж. Можно было не открывать окна. Маленькая кухня и без того в считанные секунды, казалось, покрылась корочкой льда. Папа подошёл к окну, закрыл его и, потрепав Агги по волосам, заботливо сказал:

      – Милая, хватит проветривания, а то ещё заболеешь.

      Я поймала взгляд сестры и постаралась вложить в своё выражение лица максимальное сочувствие, на какое только была способна. Неудивительно, что она бунтует. Я тоже в её возрасте выказывала протест, как могла. Только моя ситуация была прямо противоположной.

      – Пап, я и без тебя знаю, – раздражённо сказала Агата и сбросила папину руку.

      Однако перечить не стала и пошла закрывать окна. Повисла напряжённая тишина, которую можно было резать ножом.

      – Чьих рук дело? – строго спросил отец, кивая в сторону духовки.

      – Моих. Хотела как лучше, – не раздумывая выпалила я.

      Отец промолчал. Снова тишина.

      – Как дела на работе? – попыталась снова завести разговор.

      Однако отец моего энтузиазма не разделил.

      – Тебе правда интересно? – холодно спросил он.

      Я подняла глаза и абсолютно честно сказала:

      – Да.

      Несколько секунд папа, видимо, сомневаясь в моей заинтересованности, мерил меня взглядом. А затем повернулся к курице, стал её разделывать и сказал:

      – Дела так себе. Мы пытались внедрить новый геном пшенице, ускоряющий рост. Но потеряли несколько гектаров посевов. Некритично. Но неприятно.

      Папа, будучи некогда выдающимся генным инженером, борющимся с человеческими недугами, до сих пор не смирился с тем, что жизнь привела его в производство еды. Лабораторию, в которой папа вёл исследования, давно закрыли. Ведь качественное питание оказалось важнее всего остального.

      Вслух, конечно же, отец никогда не выказывал своего разочарования. Но этого и не требовалось. В его списке, состоящем из сотен пунктов жизненных неудач, потеря любимого дела располагалась на одной из верхних строчек.

      – Ну а твои дела как? – папа, видимо, тоже решил сделать шаг навстречу.

      Я чуть не вернула колкость «тебе правда интересно?» в ответ. Но вовремя сдержалась. Обещала Агате, значит, нужно постараться.

      – Ничего нового.

      – Где работаешь?

      «Ты прекрасно знаешь, где я работаю», –