Последний пир. Джонатан Гримвуд

запахнутые полы пальто.

      – Тогда ступай и принеси мне котенка. Помиримся.

      Я покачал головой.

      – Тебе придется пойти со мной.

      – Зачем? – спросила Жанна-Мари.

      – А выбирать кто будет?

      Мой ответ ей понравился.

      – Когда?

      – Сегодня вечером…

      Она помотала головой.

      – Мама устала, а папа захочет поговорить о бабушке. – Жанна-Мари увидела вопрос в моих глазах и пояснила: – Она умерла.

      – Мама твоей мамы?

      – Нет, папина. Он не мог бросить работу, поэтому поехали мы.

      – Плохо было?

      По ее взгляду я понял, что очень плохо.

      – А у меня родителей нет, – сказал я, надеясь заслужить прощение.

      – Я помню. Ты говорил, что они умерли от голода. – Жанна-Мари задумалась и решила, что это считается. – Пойдем завтра. Где встречаемся?

      – У моста.

      Именно к этому мосту шла через школьные владения гусятница, когда мы ее подкарауливали. Земля по нашу сторону моста принадлежала школе, поэтому мы имели полное право требовать плату за проход. За мостом начинались деревенские земли. Верней, так считали местные жители. Барон был иного мнения, однако судиться из-за клочка болотистой и поросшей терновником земли не хотел. Будь это лес, он бы уже давно установил на него свои права.

      Лунный свет падает на перила моста и мерцает в мелком ручье, освещая гравий на дне и единственную колюшку, похожую на миниатюрную щучку.

      Жанна-Мари пришла первой.

      – Опаздываешь!

      – Как ты выбралась?

      – Через нашу черную дверь.

      В той части школы все двери находятся на уровне земли, поэтому ей надо было просто прокрасться вдоль стены до сада, а затем пересечь небольшое поле.

      – А я сбежал через окно спальни. Прошел по выступу вокруг башни и спустился по сточному желобу.

      Она признает, что это куда сложней.

      – Где котята?

      Я беру Жанну-Мари за руку, и она не вырывается – но сама мою руку не берет. Мы переходим мост и шагаем в тени ивовых деревьев вдоль насыпи, разделяющей два заливных луга, давно превратившихся в болото. Затем по сухой земле добираемся до заброшенной деревни. Никто не знает, почему и когда она была разрушена. Может, здесь прошла чума. Или солдаты. Почти все стены разломаны на уровне наших бедер, самые высокие доходят до плеч. Впереди показывается повисшая на сломанной петле дверь, мы ныряем в разрушенный дом и, пройдя насквозь, выходим в поле. Я хочу остановить Жанну-Мари, поцеловать и пощупать ее новую мягкую грудь, но здравый смысл меня останавливает. Сначала котята. Без котят мы не сможем вернуть былое.

      – Вон туда. Мы почти на месте.

      Жанна-Мари верит мне на слово и даже не ноет, когда выясняется, что до моего «почти на месте» топать еще полмили по бездорожью. Впереди показываются очертания высокого раскидистого дуба, чьи ветви напоминают вены, пронизавшие небесную плоть. Я прихожу в восторг от этой мысли, которая могла бы прийти в голову любому двенадцатилетнему мальчишке, считающему себя мыслителем. Однако мне она кажется очень оригинальной.

      – Там, –