Последний пир. Джонатан Гримвуд

ближе и приподнимает голову. Я стою на дверном пороге, иначе голову пришлось бы поднимать мне: она на полдюйма выше. Поцелуй сперва мягкий, но в конце становится жестче, а потом она на миг приоткрывает рот.

      – Вот как это делается, – говорит Жанна-Мари.

      Я настаиваю на закреплении пройденного материала. Мы целуемся всю весну и лето, а потом и всю зиму. Мы встречаем так весну, и единственный человек, который об этом не знает, – отец Жанны-Мари. Ну, и мать, наверное. Хотя она часто поглядывает на меня со смесью удивления и беспокойства.

      Спустя год после нашего первого поцелуя Эмиль в пяти комнатах от нас кланяется доктору Форе и говорит, что приведет меня к директору, как только отыщет. Эмиль произносит это с таким почтением, что отец Жанны-Мари ни сном ни духом не догадывается, что над ним смеются. С таким же почтением в голосе Эмиль каждый день справляется у учителя о пропавшей собаке. Вскоре доктор Форе приходит к жене и спрашивает, не видела ли она Жанну-Мари. К счастью, он никак не связывает исчезновение дочери и мое. В это время я запускаю руку ей под блузку: ребра у нее тонкие, как прутики, зато уже можно нащупать мягкую, слегка оформившуюся грудь.

      – У толстяка в твоем классе сиськи больше моих. Несправедливо! У моей матери вымя, как у коровы.

      Я отвечаю, что мне трудно поверить в их родство.

      – Это потому, что мы не родные. Меня нашли в корзине, в камышах. Мама пошла на реку стирать белье и нашла меня.

      – Так нашли Моисея, – с улыбкой сказал я. – И его мать пошла на реку купаться, а вовсе не стирать. Для этого у них были слуги.

      – Я серьезно! Моя настоящая мать была принцесса, полюбившая злодея…

      Я усмехнулся. Какая наивная ложь!

      – Почему же мадам Форе не отдала тебя матери? По-моему, это было бы разумно.

      Жанна-Мари подошла ближе, прижалась лбом к моему лбу и прошептала, обдавая меня запахом чеснока:

      – Она пыталась. Но враги моей мамы дали ей золото. Тысячи и тысячи ливров, чтобы она меня не отдавала… – Жанна-Мари умолкла, сообразив, что сама загнала себя в ловушку. – Но все деньги почти сразу украли. Бандиты.

      – Какая досада!

      – Трагедия! – Она улыбнулась. Колокол прозвонит к обеду, и наше свидание подошло к концу.

      – Моя принцесса!

      Она ответила на мой поклон реверансом и убежала, что-то напевая. Даже новость Эмиля о том, что меня требует к себе директор, не могла омрачить моего счастья. Я рассказал ему, что Жанна-Мари, как и его гусятница, – знатная сиротка, украденная у законных родителей.

      – Ты ей веришь? – спросил он.

      – А ты веришь своей гусятнице?

      Он хмыкнул:

      – Не меньше, чем ты – своей возлюбленной тезке!

      Тут я понял, что ошибался и он действительно целовал гусятницу.

      – Поспеши, – сказал мне друг. – К директору пришли какие-то гости. Одного из них он называет «господин».

      Проводив меня взглядом, Эмиль отправился обедать в столовую, где мы сидели на скамейках за длинными столами, и старшие ученики