Народ на войне. Софья Федорченко

грамоте выучили.

      Смотрю, ровно бы огонек мрежит. Я и попер прямиком, через пень-колоду. А огонек все на той версте мрежит. Так я до свету шел, и все зря. Вот и скажи, что без лешего.

      В голове твоей бор темный, вот в том бору так леший! А коли свет в башке, так на свету всякая нежить выдохнет.

      Кто в городу пожил, знает, что такое наука. И как она людей на верх ставит. Хоть бы дом большой, городской. Высок в гору, красив, велик, ровно село большое, строят же его простые, неграмотные. Ползут по постройке той мурашами, кладут камни по чужой указке, нету им в глазах дома того красы и ладу. А выстроил мужик, набил себе за то брюхо кашей, от дома того отвалился да за избой своей курной с…

      А живут-то в этом дому только ученые люди.

      Больно тело свое работой перетружил. Отработался, руки-ноги ровно гири, на безделье не поднять. Мозги так совсем отвыкли, не утруждаются, заматерели. А с войной-то самое время пришло голове кланяться…

      Мы ужли не научены, а вот те, что из плена вернутся, те и нас многому учить будут… Из каждой овцы – вышли мудрецы… На каждой на дубине – ягода-малина…

      Он те околдует… Больно готов наш брат… Изобижены, унижены, хуже зверья живем… Всё ждем, кто научит, вот и слушаем… Эх, кабы они муки не принимали, больше б им верили, а то за ним не идешь, боишься… Зато объявить – ни боже сохрани…

      II

      Что на войне приключилось

      На какой голос ревет, на какой голос поет,

      На тот на голос, что смерть дает.

      Приди, человек, до полсудьбы,

      Приди, солдатушко, до полубоя,

      Как и бой не бой, людям убой,

      Как рвет и землю, и дерево,

      И солдатское тело томленое.

      Во соседнем селе белы рученьки,

      Во чистой реке победна головушка,

      Во густых хлебах быстры ноженьки.

      Во глубоком рву ясны оченьки,

      А как кровь тепла во сырой земле,

      Во сырой земле, во чужой стране.

* * *

      Что поднялось! – ровно суд Страшный… Нельзя не покориться, а и покориться – душа не терпит… Нету рассудку ни краюшка. Теперь помнится, а то: гром тяжкий, снаряды ревмя ревут, рвутся, у нас раненые вопят… И целые-то волчьим воем воют от смертного страху… Нету того страха страшнее… Куда идти?.. Не идешь, в кучу сбились… Молоденькие криком вопят, по-зверьи… Взял он револьвер да ко мне: «Вылезай». Я назад напираю, земляков куча… Я – карабкаться, а он в меня выстрелил чего-то… Не попал, только все шарахнулись и в атаку полезли.

      Эх, до чего плохо было! Как первая повозка дошла, слез Семен Иваныч, бабе говорит: «Собирайся, детей собирай и вещи что понужнее, выселяют вас». Баба оземь, голосит, сапоги целует. Народ собрался, услышали, по селу, словно гром, плач такой. Сразу все говорят и плачут все. Кто головою бьется, кто волосы рвет, а старуха одна телку вывела, за шею обняла, голосом воет, и собаки тоже с ей душу рвут… Ну, стали потом силом сажать – не уговорить. Так босые все, а дождь да грязь и холодно… До чего плохо было, самое трудное…

      Я повылез, слышу