Час двух троек. Ферестан Д'Лекруа

и раскаты голоса его, выдергивая меня из многолетнего сна. – Назначенный срок близок, Спаситель.

      И вот я поднимаюсь с запыленной и измятой в ночных бдениях постели, и стряхиваю с лица даже не пыль, но прах веков… Падают на землю под мои босые ноги золотистые искорки иссохших людских молитв.

      Ангел садится напротив меня, давая разглядеть себя моим давно не видевшим чудес Господних глазам. Совсем он не воин божий в доспехах сияющих. Старик по годам, с рыжиной в густой бороде и волосах, и крылья за его спиной – лишь вышитый черными нитями орнамент на белом свитере. Доспехов нет, хотя… И не видел я доселе, как ходят ангелы в джинсах и серых ботфортах выше колена, да и с металлической латной перчаткой закрывающей всю правую руку по локоть.

      – Иди и смотри, – говорит он мне, закуривая невидимую сигарету, при этом уже пуская дымные фигуры из темно-багряного рта.

      В следующий миг просматриваю сайты, левой рукой нащупывая образовавшуюся, повинуясь одной моей молчаливой воле, стопку газет за последние столетия, с подборкой статей об интересующих меня знамениях. Услужливо прокручивается передо мной калейдоскоп давно свершившихся событий. Насмешливая дата декабрьского Апокалипсиса в две тысячи двенадцатом, падение небесного тела над бывшей Челябой. В «метеорите» я без труда узнаю очертания корабля народа идеальных – народа, за который несу самое большое ответство, ибо я взял с них слово, и я почти кровно виновен во всей безмерно трагичной истории их рода. И вот еще, к своему ужасу и гневу, узнаю, что конкретная одна шестая суши ныне обращена в радиоактивную пустынь с коркой из желтого стекла, а следом об истреблении, вымарачивании с поверхности земной, полном геноциде проживающих на ней народов. С трудом давлю в сердце желание плюнуть на всё это: мол, разбирайтесь сами. Или даже несколько забыться и снова погрузившись в сон, но раз за разом натыкаюсь на новую дату обещанного Конца света, выверенную десятками якобы моих собственных пророков.

      Ангел смеется, не разжимая губ, словно прячет за ними что-то, и протягивает мне книгу. Мою? Беру увесистый том в руки, читаю: «Песня о падении Хельгейма» – золотом и серебром переливается на обложке. Без имени автора. Только знаю и помню: это моя собственная книга, но прочесть ее, освежить в заскорузлой памяти, возможно, самое большое откровение свое – нет времени. И вот раскрыв белые листы и поднеся их ко рту, к глазам, словно яство дивное вкушаю строку за строкой – и сладки слова в устах моих. Оживают буквы – предстают перед взором моим народы людские, племена, вырванные с корнем из мифов и легенд человеческих, моря крови, с реками, впадающими в эти моря, берущими истоки из обоих родов. Вижу четырех зверей – белого, красного, черного и бледно-трупного цвета, так похожих на жеребцов земных, встают они на дыбы в небесных конюшнях, беснуются и фыркают, извергая из недр своих пламя, язвенный мор и чахоточную гниль. Ожидают своих всадников, уже с притороченными к седлам клинком, железным венцом и хрустальными весами.

      И понимаю – идти надо…

      Идти и топить, как котят, в собственной крови, может не всех, но каждого, кто умудрился забыть – для чего они были созданы. Они – идущие по пути к свету,