Босиком в Рай. Максим Александрович Пыдык

вести, тебя тоже поймают и отдадут дяде.

      Устами близких пропаганда начала запускать свои стальные клещи в пока ещё уязвимое сознание ребёнка. Система всегда беспощадна к самым беззащитным из рода людей и не стесняется в выборе средств для их приватизации.

      Всё метро скомкалось для Лёшика в любопытно-осуждающие взгляды, авторитетные комментарии, типа «да, с весом приняли» и не пойми зачем лезущие в лицо камеры телефонов.

      Эскалатор кончился. Мент плюхнул свою добычу в какую-то одинокую безликую дверь без единого распознавательного знака, вделанную посреди глухой стены. За ней крылось одно из таких помещений, о которых не говорят в СМИ, какими не хвастают в цирке патриотов – такими пугают по истечении срока важности, лет через пятьдесят в документалках по «Первому». Одна из тех каморок, о которых знают лишь избранные стражи государства и такие же работники подземки.

      Короче, впихал он Лёшика туда и безысходно щёлкнул замком. Внутри оказалось очень тесно и складывалось отчётливое впечатление, что требовать уважения своих гражданских прав в таком положении было бы решением максимально неуместным. Спёртый сырой запах, как в подвале. Свет едва горит – убогая лампочка болтается туда-сюда, крайне непочтительно относясь к здоровью глаз. Стены покрыты плесенью. На полу какие-то непонятные доски, в толстом налёте грязи. Всё помещение наполняет негромкий гудящий звук непонятного происхождения, он проникает тебе в мозг и многотонным грузом оседает на воспалённых нейронах. Скорее всего, отсюда имеются и другие ходы, но знать о них тебе не положено. Мент затолкал Лёшу ещё глубже в крохотную комнатку. Там на стене висели доисторические пузатые мониторы, на экранах которых можно разглядеть даже те части метро, которые типа запрещено по закону, но кого это волнует, да? Вообще, всё это место напоминает грязный подпольный пункт слежки. В воздухе дым дешёвых сигарет, мат, разнузданная вседозволенность, не ограничиваемая чувством достоинства. Тут всем плевать на декорации, а важна только мякоть – возможность иметь доступ к тебе. На мониторы, а заодно и в головы пасущих их свиней, стекается весь сок: кто, кого толкнул, кто вытер козявку тебе о куртку, кто украдкой расправил трусы. Любого можно выдернуть из потока и завести сюда. Лёша поднял голову и увидел, что в центре каморки стоит обшарпанный стол: весь в царапинах и ожогах. За ним сидят ещё трое ментов, чё-то жрут и ржут над происходящим в их «телевизорах подземки». Двое взрослых, упитанных. По их рылам видно, что они явно рады своему фантому всесилия, а ещё больше неожиданно вывалившейся из темноты добыче. Третий – молодой. Редкая особь. Глаза злые. Нрав взрывной. Самомнение – ментовское. Неспособный ни на что, кроме черновой работы, такой бьёт с удовольствием, вымещает всю обиду на жертвах. Фанат. Такого унижают начальники. В отдельных случаях петушат.

      – Шерсть себя за человека приняла. – пренебрежительно бросил Узурпатор и пнул Лёшика под ноги ментам.

      Те с предвкушением веселья оглядели Лёшика, который не удержался на ногах, потерял равновесие