Озеро, полное блеска. Андрей Витальевич Мисюрин

из них здесь деньги делают.

      Полна мошна баварская копейкою приезжего,

      за свинство любопытствовать умеют здесь удерживать.

      Когда ещё ты в силах и крепкая скотина,

      иди пешком ты к замку наверх по серпантину.

      А если слабоватый, одышливый скиталец,

      садись тогда в повозку, храни свой жир и смалец.

      Тебя, навоз роняя, упряжка битюгов,

      дотянет, как родная, до самых облаков.

      Есть достопримечательность у самого подножия:

      в старинном ресторанчике ждёт сладкое прохожего.

      Опудренные сахаром здесь пончики отменные,

      едят их здесь десятками, и с кружечкой глинтвейна.

      Затем, когда насытишься, в толпе таких, как сам ты,

      япошек и китайцев шагай за чудесами.

      И там, за поворотом, вливайся смело в очередь,

      купи себе билеты, и милой тёщи дочери.

      И в час затем назначенный с толпой других туристов

      скорей врывайся в замок, бери его на приступ.

      Своих незабываемых пятнадцати минут

      ты проведи хозяином в баварском замке тут.

      Узнай, где почивал король, на троне чем сидел,

      что ел и пил, о чём мечтал, когда в окно глядел,

      как совращён был Вагнером, забросил все дела,

      и как братва баварская с поста его смела,

      как ранним утром Людвига поймали прямо в спальне

      и в ссылку вместе с доктором отправили нахально,

      и где всего-то пару дней в стенаниях и воплях

      смог провести он, а затем был с доктором утоплен.

      Когда же ты на божий свет из мрака замка выйдешь,

      то селфи сделай, и – вперёд, куда-нибудь на лыжи,

      но перед этим запиши в каком-нибудь дейвайсе

      названье замка – Нойшванштайн, не то забудешь сразу.

      -– А может был расстрелян Достоевский? –

      А может, был расстрелян Достоевский

      и все мы – лишь его загробный мир?

      И всё, что видим мы, вполне уместно,

      и Маркс, и Энгельс, даже ленинский клистир?

      Об этом ли вселенском геморрое

      печаловаться нам да горевать?

      Мы лишь – литературные герои,

      всё та же чернь и грёбаная знать.

      Всё то, что так похоже на химеру,

      химерой и является. В бреду

      есть те, кто всё грустит по эсэсэру,

      есть те, кто в лысых верит какаду.

      Есть те, кто верит им, придурковатым

      несвежим книжным юношам в очках,

      но лишь на неизвестного солдата

      надеются, когда приходит враг.

      И в ящике – не некто долбанутый

      вещанье непрестанное ведёт,

      а классиком в свободную минуту

      свободносочинённый идиот.

      Вошли в эпилептические сферы,

      в мерцание невротической среды

      мы только по причине высшей меры,

      как пулевые в черепе следы.

      Уместен даже выродок уханьский

      размером всего в тридцать килобаз,

      когда весь мир – как лагерь арестантский,

      как Фёдора