Баренцева весна. Оганес Григорьевич Мартиросян

владения. Мертвый торговец продает мертвую рыбу. Мертвая женщина рожает мертвого ребенка. Мертвые солдаты сражаются с мертвыми врагами. Мертвые кошки ловят мертвых мышей. Мертвое солнце освещает мертвое море, в котором купаются мертвые дети. Мертвый Платонов пишет мертвую книгу.

      Винсент достал его с полки.

      – Это тупик, а не книга.

      Полистал. Не прочел.

      – После прочтения надо взлетать, должен быть трамплин или взлетная полоса. А у Платонова глухая стена, об которую разбиваются. Насмерть.

      Винсент сделал глоток абсента. Кровь закипела.

      – Надо пить в меру. Если я выпью всю бутылку, то кровь выкипит полностью. Сердце будет гнать пустоту.

      Винсент уснул и увидел себя в своей школе. Все вернулись, чтобы снова закончить одиннадцатый класс. Он не мог найти паспорт. Он вытащил из ранца учебники, тетради, ручки, лаваш, чурчхелу, вино, шоколад. Паспорта не было. Он снова перерыл ранец. На пол посыпались презервативы, витамины, кастрюли, чайники, стаканы, тарелки. Полилась горячая и холодная вода. Потекла речь Сталина, сказанная в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Было все, кроме паспорта. Винсент выбежал на улицу, помчался по ней и проснулся. Записал в дневнике. В бога верят маленькие народы. Среди больших народов он распыляется. Каждому достается по крошке. По кусочку творца.

      – Надо купить чипсы, идет дождь, надену куртку и возьму зонт.

      Плохо спал, просыпался, курил, кашлял, протирал глаза, смотрел на картину, желая дополнить, переписать, стереть. Вышел, спустился вниз и поступил в поток. Навстречу шли люди, все те же, но и другие. Будто произошло соединение и в головы началась загрузка. Интернет заработал, потекли килобайты, бог начал по капле просачиваться в людей. Превращаясь в них. Которые стали более принципиальными, более вечными, более мелочными, более жесткими. Винсент купил курагу, потому что она похожа на уши. Чипсы отбросил в сторону.

      – Умирать – преступление. Каждого умершего надо судить.

      Мимо прошла девушка, крича: Сталина надо сместить, Сталина надо судить, Сталина надо убить. Винсент усмехнулся, сунув сигарету за ухо.

      – Ходьба на ногах заменяет мне чай, – подумал он и прибавил скорость.

      Сел на сорок первое искусство.

      – Слова падают в меня, как в колодец. В сигареты добавляют коровью мочевину, – вспомнил слова из фильма, закурил, чуть не вырвало. – Надо бросать курить, надо рисовать и страдать, выпиливать фигуры из дерева, завязывать платок узелком.

      Он нарисовал на листе гору, взобрался на нее и спустился. Скатился на лыжах вниз. Выключил фантазию, как свет в комнате. Остался наедине со старением, смертью, забвением. Отсутствием, пустотой. Вещи и предметы отодвигались от него. Уходили, сбегали. На обратной стороне Подсолнухов он написал: внутренняя биография Ван Гога. Провел ладонью по лбу. Отломил кусок от своей болезни, поднес ко рту, откусил. Начал его жевать. Адский вкус, но из детства. Тоска в виде тапочек, он надел две тоски, затворил дверь, прошагал на кухню, сполоснул лицо, помыл руки, налил водки и сока, выпил, пришел в себя.

      – Как