Меловой крест. Вионор Ахмедович Меретуков

– мужского! – превосходства над всегда таким слабым, таким покорным и таким ничтожным – по сравнению с мужчиной – созданием как женщина…

      Кухня, повторяю, у синьора Мальдини была превосходной.

      Антонио расправился с горой устриц и теперь, отдуваясь, утолял жажду водкой. Антонио вообще очень много ел, оставаясь худым на зависть Стояну, который уже несколько недель держал строгую диету, выпивая в день – в соответствии с рецептом, который выписал сам себе, – не менее трех бутылок «Смирновской».

      Насладившись дарами моря и напившись, Антонио так долго и тщательно вытирал бумажной салфеткой свою обширную бороду, что привлек внимание синьора Мальдини, который, приблизившись, вежливо предложил ему воспользоваться своим фартуком.

      Решительно отклонив помощь, Тони повернулся ко мне и спросил:

      «Ну, Серж, как там в твоей Москве? По-прежнему по улицам разгуливают белые медведи?»

      «Разгуливают, куда ж они денутся», – охотно подтвердил я.

      «Не обижайся. Несколько лет назад вашу страну, тогда Советский Союз, посетила группа итальянских школьных преподавателей. Перед отъездом их принял какой-то высокий чиновник из нашего министерства просвещения. Он их так хорошо проинструктировал, что учителя в Москве все глаза проглядели, таращась из окон автобуса в надежде увидеть белых медведей. А одна дура учительница все время спрашивала, где это русские берут столько детей для жертвоприношений. Оказывается, этот министерский чинуша-идиот объяснил ей, что от русских мужчин при приеме на работу требуют для доказательства их лояльного отношения к Кремлю принести страшную жертву: прилюдно съесть грудного ребенка. Он говорил ей, что претенденты на рабочее место, пожирая молочного ребеночка, при этом жадно чавкают, а их наниматели в знак одобрения неистово рукоплещут».

      «Дикая страна», – подал голос Стоян. И непонятно было, о какой стране говорил он.

      «Мир свихнулся», – мрачно объявил Антонио.

      «Это Италия свихнулась».

      «Она свихнулась уже давно».

      «Мир свихивается, если верить стонам писателей и воплям газетчиков, уже лет двести. И, ничего, живем как-то… И вообще мне осточертели пустые разглагольствования мучающихся от безделья интеллектуалов. Хорошо бы услышать глас простого человека, который вкалывает с утра до ночи. Спроси синьора Мальдини, что он думает по этому поводу. Ручаюсь, он тебя не поймет… Он всю жизнь простоял у кухонной плиты. Как ты думаешь, много он мог оттуда увидеть?»

      Наш хозяин, услышав свое имя, произнесенное синьорами, которые изъяснялись на каком-то варварском языке, насторожился. Мне немного знаком итальянский и, когда Антонио задал вопрос синьору Мальдини, я понял, что он, сохранив суть вопроса, деликатно убрал из него кухонную плиту. Мальдини, казалось, не удивился. Мы все замерли в ожидании. Синьор Мальдини вытер руки о фартук, посмотрел на небо и произнес историческую фразу:

      «Господа,