Меловой крест. Вионор Ахмедович Меретуков

Гитлер страшно рассвирепел и пообещал, что сам разберется со всей этой средиземноморской жидовней.

      Второй итальянец тоже не был итальянцем. Стоян Милишич, так звали друга Антонио, был словенцем из Триеста.

      Этот слоноподобный гигант в очках, с доброй улыбкой на толстой морде, сразу понравился мне не только своей неизменной готовностью в любой час дня и ночи усесться за стол, но и какой-то особенной теплотой, которая исходила от всего его облика.

      Он напоминал мне толстовского Пьера и одновременно пьяницу-монаха из легенд о Робин Гуде.

      Тони и Стоян были веселыми любителями выпить и большими – как сказали бы наши благовоспитанные предки – повесами. Они были неразлучны многие годы, вызывая нездоровые пересуды в наши покривившиеся времена у сторонников разнополой любви именно этой своей подозрительной неразлучностью.

      На самом деле оба были страшными бабниками и без женщины не могли прожить и дня. Уже через несколько часов после близости с очередным предметом обожания они начинали испытывать адские муки. В этом они были истинными итальянцами.

      Они рассказывали мне, как в Москве, в бытность свою студентами МГУ, целыми днями с остервенением занимались онанизмом.

      С советскими девицами они поначалу не связывались, опасаясь КГБ. И пока в общежитии не появилась Симонетта, приехавшая на годичную стажировку из Болонского университета, друзья пребывали в своих кроватях, до одури мастурбируя, практически безвылазно.

      Нельзя сказать, что Симонетта была хороша собой. Скорее можно было даже сказать, честно признались мне Тони и Стоян, что она была совсем не хороша собой.

      Желтые прилизанные волосенки покрывали вытянутый кверху череп англосаксонского типа с миниатюрным лбом и массивной нижней челюстью.

      На ее сером лице, украшенном уродливыми очками с мощными линзами, за которыми скрывались глаза бутылочного цвета, застыло смешанное выражение испуга, безнадежности и абсолютной покорности судьбе.

      Но тусклая, некрасивая Симонетта обладала для нашей неразлучной парочки хоть и одним, но зато очень серьезным достоинством – она была женщиной. И еще она была бесконечно, вселенски добра. И она совершенно бескорыстно и безропотно приняла ухаживания ополоумевших страдальцев.

      Дорвавшись до женского тела, безжалостные итальянцы эксплуатировали сердобольную Симонетту примерно так же, как владелец такси эксплуатирует свою единственную машину: днем и ночью и до полного износа.

      Они, теперь уже троица, почти не появлялись на лекциях, проводя дни в неустанных постельных трудах. Можно ли сказать, что они занимались любовью? Скорее, это была изнурительная, но необходимая работа. Секс в чистом, так сказать, абсолютизированном виде…

      Как все это назвать? Распущенностью?.. Развратом?.. Всепобеждающей тягой самца к самке?..

      Вообще, говорил Антонио, он в молодости из-за своей повышенной потребности в сексе едва не рехнулся. Тони, говоря об этом, не