Поворот круга. Елена Аксельрод

из летних месяцев меня отправляют во Внуково в пионерский лагерь Литературного фонда. Я Леночка Рубина, по фамилии мамы-писательницы. О том, что водятся в стране Советов лагеря другого назначения, мы, в отличие от некоторых родителей, не подозреваем. Писательские дети, «воображалы», как их называют сверстники из семей попроще, не более сытые, но более начитанные, и страсти в лагере разыгрываются нешуточные, почти как в романах. Девочки из старшего отряда все поголовно влюблены в чернобрового Радика по прозвищу «французик». Мне чудится, что он похож на Растиньяка из «Отца Горио» Бальзака. Живых французов мы никогда не видели. Радик – сын еврейского поэта Арона Кушнирова.

      В довоенную пору многие давали детям злободневные имена, вроде научно-популярного Радия. Мне казалось, что самая красивая девочка в нашем отряде – Карма, названная в честь Карла Маркса. Ее лицо с большими черными глазами будто нарисовано тонким перышком. Говорили, что ее папа, еврейский писатель Моисей Гольдштейн, погибший на фронте, когда-то жил в Аргентине. С Юрой Слезкиным, сыном Кармы, мой сын Миша через полтора десятка лет сбежит из литфондовского детского сада. Моему будущему мужу имя Фритьоф в память Нансена подарил отец, позже пропавший без вести не в путешествиях, а в московском ополчении.

      В израильском паспорте «Т» в имени заменили на «Ц» (Фрициоф). Паспортистка, когда мы пытались разъяснить происхождение имени, вполне резонно парировала: «Вот бы и ехали в свою Норвегию».

      Моя троюродная сестра Рэма расшифровывала свое имя как «революция, электрификация, машинизация, ассенизация». Ее папа настолько был предан большевикам, что в 1938-м году получил от них «десять лет без права переписки».

      Мальчикам в старшем отряде нравится Ира Глинка – статная, выпуклые глаза небесного цвета, волосы гладкие, блестящие, почти белые. Не обделяют вниманием и меня – Ире по плечо, в черных непослушных косах не хотят держаться ленты.

      В родительские дни появляется долговязый баянист-затейник Алексей Макарович или попросту Макарон, и мне нет равных в гопаке и «барыне». Пионервожатая Венера садится за раздолбанное пианино в самой просторной палате. Инструмент приволокли из ближайшей брошенной и разоренной дачи.

      Рассаживаемся на сдвинутых кроватях. Венера наигрывает одним пальцем занудный «Вечер на рейде». Становится веселее, когда вожатая решительно ударяет по клавишам и запевает: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор…» Дети и родители, бабушки и дедушки с воодушевлением подхватывают: «Нам Сталин дал стальные руки-крылья и вместо сердца пламенный мотор. Все выше, и выше, и выше…»

      А за пределами нашего лагеря, одолевая пространство и простор, росли вышки, вышки и вышки и Кощей Бессмертный распускал свои стальные крылья.

      Сохранилась фотография – Ира в платочке и я в панамке склонились над стенгазетой «Пионер – всем пример». Ира рисует лучше меня, через много лет она – ученица скульптора Ильи Слонима, друга моего отца, профессионально занимается лепкой.

      Мы не были всем примером. Образованная Ира, сквозь кожу которой просвечивает