Поворот круга. Елена Аксельрод

из заключения Наума Коржавина, «Золотая роза» Паустовского, уверенно поддержавшего альманах, повесть Окуджавы «Будь здоров, школяр», и еще немало примечательных сочинений, что, естественно, не оставляют без внимания те, кому положено примечать. Большую часть тиража, не теряя времени, рассыпают, издателей наказывают. Слава Богу, не отправляют в каталажку: оттепель всё-таки.

      Я всегда любовалась его благородным несовременным обликом, таким представляю себе чеховского Дымова. В ЦДЛ Панченко обычно появлялся в сопровождении Нины Бялосинской, фронтовички, давнего друга, реже на людях рядом с ним возникала жена Варя Шкловская. Однажды в ЦДЛ я видела, как Николай Васильевич бережно вел под руку Надежду Яковлевну Мандельштам. Было заметно, что между ними близкие доверительные отношения. После смерти Нины Бялосинской в 2004-ом году Варя помогала подготовить к изданию ее книгу.

      Мою книжку «Лодка на снегу» регулярно переносили из плана издания в планы редподготовки. Получив три положительные внутренние рецензий, я решилась пойти на прием к заместителю главного редактора, злобному коротышке Числову. Он выслушав меня, пожаловался, что у него шестьсот рукописей вроде моей. После этого признания я еле удержалась, чтобы выйдя на улицу не сигануть под троллейбус. В дело вмешались Николай Панченко и Валинтин Оскоцкий. Благодаря им, моя «Лодка», подмороженная и покореженная после десятилетней выдержки в погребах «Советского писателя», все-таки выплыла наружу.

      Но вот парадокс: не прочитаны и зачитанные поэты. Рокочущая плакатная муза Роберта Рождественского не особенно уживалась с тремя другими солистами оттепели – Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенским.

      Листая антологию «Все Лучшие стихи детских поэтов», встречаю неизвестного мне детского поэта Роберта Рождественского, доброго, обаятельного выдумщика.

      Но главным открытием для меня стали поздние прощальные стихи поэта, их безыскусная простота и трагическая нежность.

      «Такая жизненная полоса, /а может быть, предначертанье свыше, /Других я различаю голоса, а собственного голоса не слышу. /И все же он, как близкая родня, /единственный, кто согревает в стужу. /До смерти будет он внутри меня. /Да и потом не вырвется наружу».

      Этот подлинный голос, вопреки сомнениям автора, успел вырваться наружу еще при жизни поэта.

      Непрочитанными остаются ушедшие в разное время своеобразные лирики Владимир Леонович, Сергей Дрофенко, Надежда Григорьева. Имя Александра Величанского знают (знают ли?) благодаря Сергею Никитину, поющему стихотворение «Под музыку Вивальди». Почему эти поэты не были прочитаны при несомненной силе и органичности дарования? Может быть, именно эти качества настораживают издателей? Но как могут заметить неопубликованное влиятельные критики, зачастую решающие судьбу поэта? Стали известны только стихи, положенные на музыку популярными композиторами.

      ***

      Себя, живых, мы погребли в столах,

      поставив