В каменном чреве Нью-Йорка. Анна-Нина Коваленко

кустик шиповника, годится, обернула руку шарфиком, сорвала. Становлюсь в очередь. Дочке сказала: приготовиться к отступлению. Подходит моя очередь, я прохожу мимо «Мыши» с её видео-камерой, прямо к К.К.К.; поворачиваю его на бок (вижу испуганные глаза, боится за свой пенис, а сказать не может, рот заклеен). Шлёпаю по заднице этим кустиком, раз, два, три… Выскакиваю, дочери: «Бежим!» Удираем…

      Вторая трещина: После очередной выставки (следующей после женской) у К.К.К. остались мои работы, их пора забирать. Кузьминский звонит мне и говорит: «Ты одна за работами не приходи. И даже если моя Мышь тебе скажет приходить, ты одна не приходи, а возьми в провожатые кого-нибудь, ну подружку там, дочку ли… Понимаешь?» «Не понимаю. Что будет, если я приду одна?» «Если ты придёшь одна, я тебя вые…» «А-а, хорошо, приду не одна». В назначенный день приехала на его Брайтон, отыскала отделение полиции и обратилась к полицейским с просьбой проводить меня к нему. Сначала полицейские подумали, что я прошу помочь вернуть мои работы, которые он не отдаёт: «Не имеем права…» Но когда я им объяснила, что дело лишь в том, чтобы выполнить его наказ буквально, т.е. прийти не одной, иначе… они рассмеялись и согласились: «Ок. Вот, освободимся и съездим». … Приехали. Звоним в дверь К.К.К. Его голос за дверью: «Кто там?» Я: «Это я…» Открывается дверь, на пороге Кузьминский в широко распахнутом халате, мужское достоинство наружу. Увидел полицейских, перемениля в лице, смутился, запахнул халат, засуетился: «Сейчас, сейчас, я принесу её работы…» Полицейские, в ожидании разглядывают коллекцию оружий, висящую над его изголовьем: «А вы разве не знаете, что может быть за хранение оружия?» Он: «Ой, да это же коллекционное, всё старое…» Вышли мы из его подвала, сели в машину, смеёмся. Один полицейский говорит: «Я решил стать художником» Другой: «А я – артдилером!» «Ха-ха-ха!» …Потом Кузьминский проклинал меня как мог. Однажды встретил на каком-то открытии, был с собаками, подошёл ко мне и стал выкрикивать всяческие ругательства, а собаки – ластиться, рады встрече. Это было смешно, хоть слушать его брань – не смешно.

      Третья трещина – год 1990. А.Очеретянкий и В. Меламед – издатели литературного журнала «Черновик» – попросили меня написать в журнал о Ситникове. Я говорю им, не лучше ли попросить Кузьминского? Он был близко знаком с Василием… Ребята говорят: «В том-то и дело, что Кузьминский захочет написать о нём. Но он напишет всё матом. Поэтому мы просим тебя. А когда К.К.К. предложит свои услуги, мы скажем, что уже написано, именно Коваленко». Так и вышло. Опубликовали мой материал о Ситникове, и нашей дружбе пришёл полный конец. К.К.К. послал в «Новое Русское Слово» отзыв негативный о прочитанном в «Черновике», обо мне как о «деревенщине» и «кликуше». Но там эссе его не приняли, отписавшись «авторитет Коваленко непререкаем». Тогда он переслал свой текст-пасквиль Очеретянскому, и Очеретянского больно задели слова К.К.К.: «Журнал издаётся авторами, у которых на двоих одна извилина.» Я утешала Очеретянского: «Саша, не расстраивайся, я отдаю тебе мою половину извилины!»

      И