Мамонт. Александр Михайлович Будников

о службе что-либо связное был не в силах. В Маклаковку воротился из госпиталя, куда угодил с приступом алкогольного психоза.

      Захар Иванович собрал однажды на праздник фронтовиков, хорошо угостил и горячо убеждал записываться в коммуну. Демобилизованный кавалерист Платоня ему поддакивал. Некоторые согласились, другие обещали подумать, а Мамонт составил оппозицию. Он грязно выругал Захара Ивановича, пальнул из нагана в потолок и полез в драку. Его вышвырнули на улицу и решили, что этот дикий дурак не разбирается ни в текущем моменте, ни в мировой политике в целом.

      Со службы Платоня воротился, едва на неё призвавшись: был отпущен долечиваться дома после ранения – и оклемался довольно скоро. Необстрелянная его дивизия в десять тысяч сабель разгрузилась ночью из эшелонов в степь и встала лагерем. Патроны и снаряды при отправке почему-то не выдали, пустили по железной дороге следом. Перед самым прибытием боезапас был перехвачен, а дивизия оказалась плотно окружена тучами казаков при пушках и пулемётах. В случайность люди не верили, без предательства тут явно не обошлось. Война подходила к завершению, был самый разгар её жестокости, и так велось, что пленных обе стороны старались не брать, а если и брали, то расстреливали. Но человек всегда на что-то надеется, и лишённая патронов дивизия сдалась. Расседлали лошадей, сложили новёхонькие незаряженные карабины и револьверы, отдельно – пики и сабли. Разулись, разделись до белья. Широкой колонной, по сотне в ряд отошли босые на полверсты от своих пушек, куч амуниции и оружия. Громадный конский табун несколько бородатых пожилых казаков тотчас же и умело угнали прочь, ближе к Дону. На пологих склонах курганов собирались толпы ярко разряженных, словно к празднику, казачек из близлежащих станиц.Стройно, как на параде, подошла намётом дивизия новобранцев-казачат, ещё не видавших крови, и началась рубка. На каждую сотню выгоняли плётками роту пленных. Белые их рубахи на холодном утреннем воздухе дымились кровью – и скоро её дурманящий запах вполз на склоны курганов и накрыл зрителей. Молодых казачек трепало от возбуждения, взрослые лузгали калёные семечки и созерцали забаву с привычным любопытством. К обеду кровь пропитала землю и потекла по траве ручьями. Последнего бегущего пленного настигал скакавший впереди своих сотник. Его хлопцы, отъехавши в сторонку, гарцевали, рвали, ловко нагибаясь с седла, траву и вытирали ею окровавленные пики и шашки. Догнавший бегущего сотник не стал пронзать его пикой, а восхотел срубить по-учебному, как лозу. Но убегавший вдруг бросился лошади под ноги – и та рухнула. Всадник закувыркался, потеряв и пику, и шашку, а висевший за спиной карабин наделал ему крепких ушибов, да едва ли не изуродовал его. Пленный мальчишка подобрал шашку и кинулся было на убийцу, но сражён был чьим-то поспешным выстрелом. Опозоренный сотник намерился застрелиться из треклятого карабина, но не дали, вовремя подоспели. Парень едва не плакал – знал: невеста теперь от него откажется, да и сотником ему не бывать.

      Платоня затемно сумел отлучиться