Прощай, рак. Людмила Герстен

в больничной палате под присмотром врачей, а потом нам неожиданно предложили вернуться домой. Доктора пообещали, ежедневно звонить и держать под контролем состояние здоровья дочери. И они это исправно делали. Каждый раз, когда врачи нам звонили, мы сообщали, что боль не становилась меньше, а продолжала расти. И в очередной раз повышали дозу морфина. Для определения уровня боли определили шкалу от одного до десяти баллов. Это означало, один балл – не очень больно, а десять – очень больно.

      – А какая сейчас у тебя боль, Катерина? – постоянно спрашивали доктора.

      – Восемь… десять, – отвечала она.

      Находясь ещё в больнице, онкологи пытались определить правильную дозу всех обезболивающих лекарств для облегчения состояния и при этом не превысить дозу. Ведь она все еще была маленькой девочкой.

      – Как долго мы должны принимать все эти лекарства и когда пройдут боли? – однажды, устав от неизвестности, я спросила врачей. Это было во время очередной консультации, где собрались несколько наиболее известных в графстве специалистов.

      Тут почему-то все на мгновение замолчали, опустили взгляды в пол, как будто пытались там что-то увидеть… Вслед за ними посмотрела туда и я, но ничего там не нашла. Потом я снова направила вопросительный взгляд на врачей, ожидая ответа. После паузы они глубоко вздохнули и пожали плечами, пытались делать это незаметно, но было очевидно. Все-таки один из врачей отважился ответить:

      – Не знаем, мамаша, не знаем, у каждого по-разному. Болезнь протекает индивидуально, это зависит не только от нас.

      В тот момент мне так хотелось услышать какой-либо обнадеживающий ответ, хоть какое-то малюсенькое положительное обещание или просто позитивный взгляд, ну… или что-то в этом роде. Но, к сожалению, никто и ни на что меня не обнадёживал, и, похоже, не собирался этого делать.

      Я абсолютно ничего не понимала, но было какое-то предчувствие, что это более серьезнее. Невозможно было вообразить, насколько всё было ужасно. Чем дольше не говорили конкретно, тем хуже представлялась ситуация.

      Думалось, что недомогание Катерины продлится всего несколько дней и каждое утро ожидали улучшения. А оно, очевидно, не собиралось приходить. Я тогда и не поняла, что еще во время нашего пребывания в больнице, врачи уже вынесли приговор моей дочке. В тот момент ее приговорили к смерти, только мне напрямую не сказали! Жизнь ее подходила к концу и жить оставалось совсем немного. И на этом все должно было закончиться. Во время облучения в Испании тоже ничего не сообщили. Абсолютно ничего! Только лишь провожали нас печальными продолжительными взглядами, качали головами и ничего не обещали.

      Домой мы возвращались в надежде, что после обследования, снятия симптомов и огромнейшего списка препаратов, моя девочка, наконец-то, постепенно начнет поправляться. Все это в тот момент звучало таким действенным и исцеляющим. Ведь для этого же существуют лекарства, которые