В конце пути. Клэр Норт

и бормотала:

      – Сколько-сколько, вы говорите, за баррель?

      В белом свете лабораторных ламп…

      …вестник Чумы поднимал руки и восклицал:

      – Нет, спасибо! Знаю, она хорошо запечатана, но я все равно не хотел бы ее уронить, пусть кто-то другой возьмет, если вы не против.

      В муниципальном доме в Кеннингтоне…

      …вестник Смерти сидел на потрепанном буром диване в потрепанной бурой комнате, пол которой занимали бурые картонные ящики со старыми бурыми бумагами, а мужчина с короткой седой растительностью на эбеново-черном лице, одетый в темно-синий свитер и коричневые вельветовые брюки, дул на горячую кружку с чаем и спрашивал:

      – Издалека приехал, сынок?

      – Нет, сэр, – отвечал Чарли.

      Агнес сунула ему чашку с логотипом футбольного клуба «Ливерпуль»; ее ручка давным-давно была принесена в жертву кухонным богам. Вестник крепко обхватил чашку, грея промокшие пальцы, а старый Иеремия Янг посмотрел на стоящий рядом чемоданчик с инструментами.

      – Я живу в Лондоне, – пояснил гость.

      – А, хорошо. Что, у Смерти в каждой стране по вестнику, или ты путешествуешь?

      – Путешествую.

      – Тебе нравится? Ты ведь, наверное, вечно в аэропортах. Или у тебя огненный скакун?

      – Скакуна нет. Я… Да, мне нравится. Я встречаю разных людей, смотрю, как они живут. Это ведь интересно, правда?

      – Даже если их жизнь подошла к концу?

      – Иногда… иногда да. Иногда так лучше… – Чарли умолк, бессильно махнул рукой.

      – Ты ведь не видишь самого конца, да? Только начало конца?

      Иеремия послал слабую улыбку Агнес, которая присела рядом с ним на диванчик; инструменты помешали ей опереться на спинку, и девушка развернула колени к дедушке, а острое плечо – к Чарли. На вестника она не смотрела, а его по-прежнему не покидало желание от нее сбежать, и он разглядывал потертый ковер – настолько ветхий, что кое-где просвечивали расколотые половицы.

      Старик продолжал – без всякой злобы, временами посмеиваясь всплывающим воспоминаниям:

      – Я прожил здесь тридцать восемь лет. Ты уже родился тридцать восемь лет назад, Чарли?

      – Нет, сэр.

      – Тридцать восемь лет; когда Тэтчер была у власти, муниципальное жилье выставили на продажу, я и купил, еще бы, и другие купили – кто смог найти деньги. Я тогда не переживал, думал – я поступаю правильно, обеспечиваю детей, но Агнес…

      – Отвали, дедуля, – встряла та, тоже беззлобно.

      – …не по карману лондонские цены на аренду. Где ты в конце концов нашла жилье?

      – В Харпендене.

      – Харпенден – вот ближайший городок, который ей по карману, но цена на железнодорожные билеты высокая, и выходит то же самое. А чтоб купить такую квартирку, как эта, – сколько тебе надо копить, при твоей-то зарплате?

      – Тридцать семь лет.

      – Тридцать семь лет. Понятное дело, нас не просто выселяют – у нас выкупают долю. Мне предложили за квартиру двести пятнадцать тысяч. Я говорю, двести пятнадцать тысяч, да такого дешевого