Две повести. Александр Солин

носились по мне, меняя направление в зависимости от того, кто их в данный момент направлял – страх или восторг.

      Набегавшись вволю, я вернулся к столу и приступил, наконец, к тому, что было сейчас гораздо важнее – к трезвым размышлениям. Пришлось потратить время, чтобы собрать разбежавшиеся по углам мысли. И вот какой расклад я зафиксировал в результате:

      Первое. Судя по всему, я находился в здравом уме и твердой памяти. Хотя, возможно, и нет. Необходимо проверить на жене и детях. Особенно на детях. Детей не обманешь.

      Второе. Со мной обращаются довольно лояльно. Угроза жизни пока отсутствует. Хотя, вовсе не исключено появление инструкций вроде “Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что”. И уж тогда я шею, точно, сломаю.

      Третье. Вопросы “кто” и “зачем”. Первый – риторический, второй – конечно, интересный. Вопрос “почему я?” мы отложим до прояснения их главной цели – погубить или возвысить. Вот тогда и узнаем – зачем.

      Четвертое. Деньги и знакомства, если бы они у меня и были, здесь не в счет. Защиты искать не у кого и негде. Если только в сумасшедшем доме. Но, думаю, не спрячусь и там.

      Короче говоря, расклад исключительно простой: за меня – только я сам, всё остальное – против.

      Сделав такой вывод я, как ни странно, успокоился. Мыслительный процесс сосредоточил мой взгляд, прогнал краску с лица и остудил пожар чувств. Возбуждение испарилось, а на его месте широко раскинулась усталость в обнимку с безразличием.

      “Ну и пусть. Пусть делают, что хотят. Пусть что хотят, то и делают. Что я могу… ничего… не могу… пусть… делают… пусть… ” – капало в голове, как из худого крана.

      “Детей жалко… Жену жалко… Сестру жалко… Племянников жалко… Как они без меня… Что с ними будет…” – тихо горевал я.

      Пережалев всех и вся, я вновь переключился на великого и могучего инкогнито.

      “И чего прицепились? Чего хотят? Какой им от меня прок? Что с меня возьмешь? Мало им, что ли, других? Ведь полно же всяких академиков, профессоров, докторов наук и прочих сумасшедших! Что они там, у себя, придумали? Кому и зачем нужно гробить мою сравнительно молодую жизнь?!” – гонял я по кругу одни и те же вопросы. В бессильном недоумении я скорбно мотнул головой и зацепился взглядом за газетку.

      “И ведь что обидно: не подними я тогда эту чертову бумажку – жил бы сейчас, как все!” – тут же окрысился я на нее, как на первопричину моих будущих бед.

      Газетка лежала, развернув передо мной две свои половинки, как две ладони. С того момента, как она вывалилась из моих потрясенных рук, я к ней ни разу не притронулся. И теперь я только слегка подался вперед и стал разглядывать ее, как будто видел впервые. Ну, что тут скажешь – мусор, да и только! Возможно, на помойке она бы заняла скромное и достойное место не из последних, но ее присутствие на столе среди приличных вещей давало повод любой домохозяйке думать о своем домохозяине все, что угодно, не стесняясь при этом крепких выражений. Ну, например: