Две повести. Александр Солин

и ни на что не надеюсь. Только не надо мне не говорить, что я сплю и обречен!

      Его слова вошли в меня, словно бур и там застряли. И дело было вовсе не в том, что он повторил мои мысли: ведь то же самое сделали мои дети и эта накрашенная дура! А дело было в том, как он это сказал: спокойно и убежденно!

      "Да ведь это же… – ошпарило меня необыкновенной надеждой. – Да ведь это же, скорее всего, такой же бедолага, как и я!!"

      Я даже забыл, что дал всему свету обещание ни на что больше не надеяться.

      – Обожаю эти мобильники! Не надо в цирк ходить! Ох уж, эти девушки! Лучше бы они рот лишний раз не открывали! Вы знаете, тот, кто живет у раскрытого окна… – вдруг услышал я возле самого уха. Я вздрогнул и резко обернулся. На меня смотрел дядька-брюзга. От его прежнего выражения не осталось и помина: лицо расплылось в улыбке, глазки превратились в смеющиеся щелочки.

      – Что? – машинально спросил я.

      – Я говорю: тот, кто живет у раскрытого окна…

      – Мне у светофора, пожалуйста, – услышал я в этот момент голос культурного мужчины с аккуратным затылком.

      "Что? Кто? Где? Куда?" – заметался я меж двух мужиков, не зная, кто из них для меня важнее.

      Машина заложила вираж – мужчина двинулся к выходу.

      – Что – у окна? Кто – у окна? – схватил я соседа за плечо. – Ну, говори!

      – У какого окна? – испуганно отшатнулся дядька, глядя на меня тупым небритым лицом.

      Машина остановилась – мужчина вышел. Дверь закрылась – машина тронулась.

      – Ну, ты сказал – "тот, кто живет у раскрытого окна"! А дальше что? – зверея от нетерпения, прошипел я ему в лицо.

      – Не знаю я никакого окна! Нет у меня никакого окна! Чего пристал! Не, ну вы посмотрите! Окно, окно! Какое окно? – входил в раж поначалу ошалевший мужик.

      Я навис над ним, сжав зубы от ненависти, едва удерживаясь, чтобы не заехать ему по роже. Дядька понял мое желание, вжался в сидение и прикрыл лицо рукой.

      – Граждане! Помогите! – заныл он.

      – Стой, кому говорю! – заорал я водителю.

      Тот с испугу остановился, и я в обстановке всеобщего смятения вывалился наружу.

      8

      Не разбирая дороги, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться в галоп и жалея, что не прибил тупую небритую скотину из маршрутки, я ломился через людское ротозейство туда, где по моим расчетам мог находиться культурный мужчина.

      По правде говоря, шансы найти его равнялись нулю. Лица его я не видел. Как одет – не разглядел. Но помнил закинутую назад руку с черной барсеткой, когда он, согнувшись, шел на выход. Ну и что – барсетка? Кто же из мужиков в наше новосодомское время не жеманится и не платит дань неистребимому пороку таким образом? Двинуться же он мог в любую сторону. Вот и выходит, что искать придется аккуратный затылок в стоге сена. Но попытаться необходимо. Тем более, что случай мой, судя по всему, был, действительно, редкий, иначе бы многие здесь сейчас бежали, размахивая руками, вытягивая шею и подпрыгивая на ходу, как я. Сколько мы успели отъехать – пятьдесят, сто, двести метров?